— Боюсь, сударь, что я арестовал честного человека.
— Надо подумать, черт подери, что вы боитесь! — отозвался каторжник, строго поглядывая на полицейского.
— С первого взгляда вы показались мне человеком подозрительным, но теперь я вижу, что это не так, что, наоборот, вы свой.
— Свой? — с высокомерным видом проговорил Жибасье.
— И, как я уже сказал, поскольку еще не поздно исправить эту маленькую ошибку… — смиренно продолжил полицейский.
— Нет, сударь, поздно! — перебил его Жибасье. — Из-за этой вашей ошибки человек, за которым я был приставлен следить, удрал… А что это за человек? Заговорщик, который через неделю совершит, может быть, государственный переворот…
— Сударь! — взмолился полицейский. — Если хотите, мы вместе отправимся на его поиски, и это будет сущий дьявол, если вдвоем мы…
В намерения Жибасье не входило разделить с кем бы то ни было славу поимки г-на Сарранти.
Он оборвал своего младшего собрата:
— Нет, сударь! И пожалуйста, довершите то, что начали.
— О, только не это! — воскликнул полицейский.
— Именно это! — настаивал Жибасье.
— Нет, — снова возразил полицейский. — А в доказательство я ухожу.
— Уходите?
— Да.
— Как уходите?
— Как все уходят. Выражаю вам свое почтение и поворачиваюсь к вам спиной.
Повернувшись на каблуках, полицейский в самом деле показал Жибасье спину; однако тот схватил его за руку и повернул к себе лицом.
— Ну уж нет! — сказал он. — Вы меня арестовали, чтобы препроводить в префектуру полиции, так и ведите меня туда.
— Не поведу!
— Поведете, черт вас подери совсем! Или скажите, почему отказываетесь. Если я упущу своего заговорщика, господин Жакаль должен знать, по чьей вине это произошло.
— Нет, сударь, нет!
— В таком случае, я вас арестую и отведу в префектуру, слышите?
— Вы арестуете меня?
— Да, я.
— По какому праву?
— По праву сильнейшего.
— Я сейчас кликну своих людей.
— Не вздумайте, иначе я позову на помощь прохожих. Вы знаете, что в народе вас не жалуют, господа из рыжей. Я расскажу, что вы меня сначала арестовали без всякой причины, а теперь собираетесь отпустить, потому что боитесь наказания за превышение власти… А река-то, вот она, совсем рядом, черт возьми!..
Полицейский стал бледен как полотно. Уже начинала собираться толпа. Он по опыту знал, что люди в те времена были настроены по отношению к шпикам далеко не дружелюбно. Он бросил на Жибасье умоляющий взгляд и почти разжалобил каторжника.
Но, вскормленный на максимах г-на де Талейрана, Жибасье подавил это первое движение души: ему нужно было прежде всего оправдаться в глазах г-на Жакаля.
Он, словно в тисках, зажал руку полицейского и, превратившись из пленника в жандарма, поволок его в префектуру.
Во дворе префектуры собралась как никогда большая толпа.
Что было нужно всем этим людям?
Как мы уже сказали в одной из предыдущих глав, все смутно угадывали приближение мятежа, и предчувствие его витало в воздухе.
Толпа, заполнившая двор префектуры, состояла из тех, кто должен был сыграть в этом мятеже известную роль: все они явились за указаниями.
Жибасье, смолоду привыкший входить во двор префектуры в наручниках, а выезжать в забранной решеткой карете, на сей раз испытал неподдельную радость, чувствуя себя не арестованным, а полицейским.
Он вошел во двор как победитель, с высоко поднятой головой, задравши нос, а его несчастный пленник следовал за ним, как потерявший управление фрегат следует на буксире за гордым линейным кораблем, летящим на всех парусах и с развевающимся флагом.
В достойной толпе произошло замешательство. Все полагали, что Жибасье отдыхает на тулонской каторге, и вдруг он выступает за старшего.
Однако Жибасье, видя эти сомнения, не растерялся: он стал раскланиваться налево и направо, одним кивал дружески, другим — покровительственно; над собравшимися прошелестел одобрительный шепот, и к Жибасье стали подходить старые знакомые, выражая удовлетворение тем, что видят старого собрата.
Жибасье пожимал руки и принимал поздравления, чем окончательно смутил несчастного полицейского, на которого он смотрел уже с жалостью. Потом его представили старшему бригады, почтенному мошеннику, который, подобно самому Жибасье, на определенных условиях, оговоренных с г-ном Жакалем, перешел на службу в полицию. Он был возвращен с Брестской каторги и, таким образом, не был знаком с Жибасье; тот тоже его не знал, но, проводя время на берегу Средиземного моря, частенько слышал об этом прославленном старике и уже давно мечтал пожать ему руку.
Старейшина встретил его по-отечески тепло.
— Сын мой! — сказал он. — Я давно хотел с вами встретиться. Я был хорошо знаком с вашим отцом.
— С моим отцом? — удивился Жибасье, не знавший никакого отца. — Вам повезло больше, чем мне.
— И я по-настоящему счастлив, — продолжал старик, — узнавая в вас черты этого достойного человека. Если вам будет нужен совет, располагайте мною, сын мой, я к вашим услугам.
Собравшиеся, казалось, умирали от зависти, слыша, какой милости удостоен Жибасье.
Они обступили каторжника, и спустя пять минут г-н Каторжер де Тулон получил в присутствии полицейского, совершенно оглушенного подобным триумфом, тысячу предложений услуг и столько же выражений дружеских чувств.
Жибасье смотрел на него, будто спрашивая: «Ну что, разве я вас обманул?»
Полицейский понурил голову.
— Ну, признайтесь, что вы осел! — сказал ему Жибасье.
— Охотно! — отозвался тот, готовый признать еще и не такое, попроси его об этом Жибасье.
— Раз так, — промолвил Жибасье, — я вполне удовлетворен и обещаю вам свое покровительство, когда вернется господин Жакаль.
— Когда вернется господин Жакаль? — переспросил полицейский.
— Ну да, и я постараюсь представить ему ваш промах как чрезмерное усердие. Как видите, я человек покладистый.
— Да ведь господин Жакаль вернулся, — возразил полицейский; он боялся, как бы Жибасье не охладел в своих добрых намерениях, и хотел воспользоваться ими без промедления.
— Как?! Господин Жакаль вернулся? — вскричал Жибасье.
— Да, разумеется.
— И давно?
— Сегодня утром, в шесть часов.
— Что ж вы раньше не сказали?! — взревел Жибасье.
— Да вы не спрашивали, ваше сиятельство, — смиренно отвечал полицейский.
— Вы правы, друг мой, — смягчился Жибасье.
— «Друг мой»! — пробормотал полицейский. — Ты назвал меня своим другом, о великий человек! Приказывай! Что я могу для тебя сделать?
— Отправиться вместе со мной к господину Жакалю, черт подери! И немедленно!
— Идем! — с готовностью подхватил полицейский и устремился вперед метровыми шагами (хотя обычно способен был шагнуть не более чем на два с половиной фута).
Жибасье помахал собравшимся рукой, пересек двор, вошел под арку, находившуюся против ворот, поднялся по небольшой лестнице слева (мы уже видели, как по ней поднимался Сальватор) на третий этаж, прошел по темному коридору направо и наконец остановился у кабинета г-на Жакаля.
Секретарь, узнавший не Жибасье, а полицейского, сейчас же распахнул дверь.
— Что вы делаете, болван? — возмутился г-н Жакаль. — Я же вам сказал, что меня нет ни для кого, кроме Жибасье.
— А вот и я, дорогой господин Жакаль! — прокричал Жибасье и обернулся к полицейскому. — Его нет ни для кого, кроме меня, слышите?
Полицейский с трудом удержался, чтобы не пасть на колени.
— Следуйте за мной, — приказал Жибасье. — Я вам обещал снисхождение и обещание свою сдержу.
Он вошел в кабинет.
— Как?! Вы ли это, Жибасье? — воскликнул начальник полиции: — Я назвал ваше имя просто так, наудачу…
— И я как нельзя более горд тем, что вы обо мне помните, сударь, — подхватил Жибасье.
— Вы, стало быть, оставили своего подопечного? — спросил г-н Жакаль.
— Увы, сударь, — отвечал Жибасье, — это он меня оставил.