Он вышел на площадь Карусель, где собрались команды от всех легионов национальной гвардии, в том числе и от кавалерийского.
Проходя перед строем национальных гвардейцев, король приветствовал солдат с присущей ему сердечностью и порывистостью.
Хотя Карл X постепенно лишился популярности (и не из-за личных недостатков, а из-за промахов, допущенных его правительством, которое проводило антинациональную политику), а потому во время обычных прогулок короля вот уже год парижане оказывали ему довольно сдержанный прием, все же время от времени его величеству удавалось благодаря посылаемым в толпу улыбкам и поклонам вызвать у собравшихся приветственные крики.
Но в этот день прием был холодным как никогда. Ни одного приветствия, ни единого восторженного лица; несколько робких криков «Да здравствует король!» вспыхнули было в толпе и сейчас же угасли.
Король произвел смотр и покинул площадь Карусель; сердце его было преисполнено горечью: он обвинял в том, как его приняла толпа, не свою правительственную систему, а клеветнические выпады журналистов и тайные происки либералов.
Не раз во время смотра он поворачивался к сыну, будто спрашивая его; однако его высочество дофин обладал счастливой особенностью: он был рассеянным, не витая при этом в облаках. Его высочество машинально следовал за отцом, и, когда входил во дворец, у него было такое ощущение, словно он вернулся с верховой прогулки, и, хотя он знал, что был произведен смотр, вполне вероятно, не смог бы сказать, какие рода войск перед ним прошли.
Таким образом, старый король, чувствовавший себя одиноким в своем величии, слабым в своем божественном праве, обратился отнюдь не к его высочеству, а к шестидесятилетнему господину в маршальском мундире, украшенном орденскими лентами Святого Людовика и Святого Духа.
Человек этот, стоявший среди придворных, ожидающих возвращения короля, воплощал в себе старую славу Франции; это был солдат Медонского полка, командир батальона мёзских волонтёров, полковник Пикардийского полка, завоеватель Трира, герой мангеймского моста, командир сводного корпуса гренадеров Великой армии, победитель при Остроленке, участник битв при Ваграме, Березине, Бауцене, старший из генералов королевской гвардии, главнокомандующий парижской национальной гвардией; он был ранен во всех сражениях, в каких только участвовал (у него на теле было двадцать семь ран, на пять больше, чем у Цезаря, но все же он сумел выжить); это был маршал Удино, герцог Реджио.
Карл X взял старого солдата под руку и, отведя в сторону, произнес:
— Маршал! Отвечайте мне откровенно!
Маршал бросил на короля удивленный взгляд. Молчание, холодность, с которыми национальная гвардия встретила его величество, не укрылись от внимания старого солдата.
— Откровенно, государь? — переспросил он.
— Да, я желаю знать правду.
Маршал улыбнулся. >
— Вас удивляет, что король хочет знать правду. Так нас, стало быть, часто вводят в заблуждение, дорогой маршал?
— Каждый старается в этом деле как может!
— А вы?
— Я не лгу никогда, государь!
— Значит, вы говорите правду?
— Обыкновенно я жду, когда меня об этом попросят.
— И что тогда?
— Государь! Пусть ваше величество меня спросит: вы увидите сами.
— Итак, маршал, что вы скажете о смотре?
— Холодноватый прием!
— Едва слышно кто-то крикнул: «Да здравствует король!» — и только; вы заметили, маршал?
— Да, государь.
— Значит, я лишился доверия и любви моего народа?
Старый солдат промолчал.
— Вы что, не слышали моего вопроса, маршал? — продолжал настаивать Карл X.
— Слышал, государь.
— Я спрашиваю ваше мнение, слышите, маршал? Я хочу знать, верно ли, по вашему мнению, что я лишился доверия и любви моего народа?
— Государь!
— Вы обещали сказать мне правду, маршал.
— Не вы, государь, а ваши министры… К несчастью, народ не понимает тонкостей вашего конституционного образа правления: король и министры для народа одно и то же.
— Да что же я такого сделал? — вскричал король.
— Вы не сделали, но позволили сделать, государь.
— Маршал! Клянусь вам, я преисполнен добрых намерений. *
— Есть пословица, государь: добрыми намерениями вымощена дорога в ад!
— Скажите мне, маршал, все, что вы об этом думаете.
— Государь! — промолвил маршал. — Я был бы недостоин милостей короля, если бы… я… не исполнил приказания, которое он мне дает.