Выбрать главу

Людовик сообщил ему об исчезновении Рождественской Розы.

Выразив молодому доктору свое сочувствие, Петрус задал естественный вопрос:

— Ты видел Сальватора?

— Да, — подтвердил Людовик.

— И что?

— Я застал его как всегда спокойным и строгим. Он уже знал о случившемся.

— Что он сказал?

— Он сказал следующее: «Я найду Рождественскую Розу, Людовик, но сейчас же отправлю ее в монастырь, где вы сможете ее навещать только как врач или когда решитесь на ней жениться. Вы ее любите?»

— И что ты ответил? — спросил Петрус.

— Правду, друг мой: я люблю эту девочку всей душой! Я к ней привязался, и не как плющ к дубу, а как дуб к плющу. Поэтому я не колебался с ответом. «Сальватор! — сказал я. — Если вы вернете мне Рождественскую Розу, клянусь, как только ей исполнится пятнадцать лет, она станет моей женой». — «Будь она богата или бедна?» — прибавил Сальватор. Я запнулся. Меня смущало не слово «бедная», а слово «богатая». «Что значит „богата или бедна“»? — переспросил я. «Именно так, богата или бедна, — продолжал настаивать Сальватор. — Вы же знаете, что Рождественская Роза — потерянный ребенок или найденыш. Вам известно, что в прежней жизни она знала Ролана, а он пес аристократический. Вполне возможно, что Рождественская Роза однажды вспомнит, кто она такая, и может с одинаковой вероятностью оказаться как богатой, так и бедной. Готовы ли вы с закрытыми глазами жениться на ней?» — «А не воспротивятся ли нашему браку родители Рождественской Розы, если предположить, что они отыщутся?» — «Людовик! — сказал Сальватор. — Это мое дело. Возьмете ли вы в жены Рождественскую Розу богатой или бедной — такой, какой она будет в пятнадцать лет?» Я протянул Сальватору руку, и вот уж я обручен, дорогой мой. Но Бог знает, где теперь несчастная девочка!

— А где сам Сальватор?

— Не знаю. Покинул Париж, так я думаю. Он попросил меня неделю на поиски и назначил мне свидание у него дома на улице Макон в следующий четверг. А ты что поделываешь? Что произошло? Похоже, твои намерения изменились?

Петрус с воодушевлением рассказал Людовику во всех подробностях о том, что произошло накануне. Но тот, скептичный, как всякий врач, не поверил другу на слово и ждал доказательств.

Петрус показал ему два банковских билета из тех десяти, что он получил от капитана.

Людовик взял один из двух билетов и пристально осмотрел его с обеих сторон.

— Уж не поддельный ли он, случайно? — спросил Петрус. — Может, подпись Тара ненастоящая?

— Нет, — возразил Людовик. — Хотя мне за всю жизнь довелось увидеть и пощупать не много банковских билетов, этот, как мне кажется, настоящий.

— Так в чем дело?

— Я тебе скажу, дорогой друг, что не очень-то верю в американских дядюшек, а еще меньше — в крестных. Надо бы рассказать обо всем Сальватору.

— Но ты же сам сказал, — с живостью возразил Петрус, — что Сальватор уехал на несколько дней из Парижа и вернется только в следующий четверг!

— Да, верно, — ответил Людовик, — но ты познакомишь нас пока со своим набобом, договорились?

— Черт побери! Не вижу, что может этому помешать, согласился Петрус. — А кто из нас раньше увидится с Жаном Робером?

— Я, — ответил Людовик. — Я иду сейчас к нему на репетицию.

— Расскажи ему про капитана.

— Какого капитана?

— Капитана Пьера Берто Монтобана, моего крестного.

— А ты написал о нем своему отцу?

— О ком?

— О крестном.

— Как ты понимаешь, это первое, что пришло мне на ум. Но Пьер Берто хочет сделать ему сюрприз и умолял не сообщать ему о своем возвращении.

Людовик покачал головой.

— Ты продолжаешь сомневаться? — спросил Петрус.

— Все это представляется мне слишком невероятным.

— Мне тоже вначале так показалось, я и сейчас порой думаю, что все это мне пригрезилось. Ущипни меня, Людовик. Хотя, признаюсь, просыпаться мне страшно!

— Ничего, — успокоил его Людовик, более выдержанный, чем оба его приятеля. — Жаль только, что Сальватора сейчас нет с нами.

— Да, жаль, конечно, — согласился Петрус, положив Людовику руку на плечо, — но знаешь, дорогой мой, трудно себе представить беду страшнее той, на которую я был обречен. Не знаю, куда заведут меня новые обстоятельства, уверен лишь в одном: они помогут мне избежать падения. На дне пропасти меня ждало несчастье. Неужели я сейчас еще быстрее скатываюсь в другую пропасть? Не знаю. Но сейчас я, по крайней мере, качусь с закрытыми глазами и если, очнувшись, окажусь на дне, то хотя бы пережив перед тем надежду и счастье.