— Просите, — приказал он. — Я буду ждать в мастерской. Слуга сошел вниз.
— Боже мой! Боже мой! — почти потеряв голову от беспокойства, бормотал Петрус. — Я чувствовал: надвигается нечто страшное. Что же могло произойти?
В эту минуту на пороге появилась дама под вуалью. Лакей следовал за ней.
Он не ошибся.
Сквозь вуаль Петрус узнал Регину.
— Ступайте! — приказал он Жану.
Тот вышел и притворил за собой дверь.
— Регина! — вскричал Петрус, бросаясь к едва державшейся на ногах девушке. — Регина! Неужели это вы?!
Гостья подняла вуаль и сказала:
— Это я, Петрус.
Петрус отпрянул при виде застывшего, как мрамор, смертельно бледного лица графини Рапт.
Что же произошло?
IX
РИМ
Надеемся, наши читатели не будут возражать, если мы ненадолго отложим объяснение между Петрусом и Региной, чтобы принять участие в паломничестве одного из героев нашей истории, которого мы уже давно потеряли из виду, а между тем читатели, как нам кажется, принимают в этом герое некоторое участие.
Мы не можем проследить за ним в его долгом путешествии через Альпы, через Апеннинский полуостров, скажем только, что прошло полтора месяца с тех пор, как брат Доминик простился с Сальватором на дороге в Фонтенбло. Неделю назад он прибыл в Рим. Толи случайно, то ли из-за заранее принятых кем-то мер, все его усилия попасть к папе Льву XII оказались тщетными, и в отчаянии он решил прибегнуть к помощи письма, которое на этот случай передал ему Сальватор.
Мы приглашаем читателя во дворец Колонна на улице Святых Апостолов; поднимемся вместе al piano nobile, то есть во второй этаж, пройдем, благодаря преимуществу романиста проникать повсюду, через приотворенную двустворчатую дверь и окажемся в кабинете французского посла.
Кабинет выглядит скромно, стены оклеены зелеными обоями, на окнах — занавески из камки, мебель обита такой же тканью.
Единственное украшение кабинета, когда-то одного из самых знаменитых в Риме и славившегося своими картинами, — портрет французского короля Карла X.
Вдоль стен расставлены остатки колонн, мраморная женская рука, мужской торс — результат недавних раскопок; рядом — огромная глыба греческого мрамора, а напротив стола — модель надгробия.
Простое это надгробие венчает бюст Пуссена.
Барельеф представляет «Аркадских пастухов».
Под барельефом — надпись:
НИКОЛА ПУССЕНУ во славу искусств и Франции Ф.Р. де Ш.
Господин за столом составляет депешу. Почерк у него крупный и разборчивый.
Человеку около шестидесяти лет. У него высокий выпуклый лоб, в волосах чуть серебрится седина; из-под черных бровей глаза мечут молнии; нос тонкий и длинный; рот небольшой, с узкими губами; подбородок изящно очерчен; щеки, опаленные солнцем во время долгих путешествий, чуть тронуты оспой; выражение лица гордое и вместе с тем ласковое. По всем признакам этот человек умен, находчив, решителен; будучи поэтом или солдатом, он принадлежит к старинной французской породе — породе воинов.
Как поэт он известен своими книгами «Рене», «Атала», «Мученики»; как государственный деятель он опубликовал памфлет, озаглавленный «Бонапарт и Бурбоны», и выступил с критикой известного ордонанса от 5 сентября в брошюре «О монархии согласно Хартии»; будучи министром, он в 1823 году объявил войну Испании; как дипломат он представлял Францию сначала в Берлине, потом в Лондоне. Итак, перед вами виконт Франсуа Рене де Шатобриан, посол в Риме.
Род его столь же древен, как сама Франция.
До XIII века герб его предков был украшен павлиньими перьями натуральных цветов. Однако после битвы при Мансуре, когда Жоффруа, четвертый носитель этого имени, знаменосец Людовика Святого, предпочел скорее завернуться в знамя Франции, чем отдать его сарацинам, и получил неисчислимые раны, разорвавшие его плоть вместе со знаменем, Людовик Святой даровал ему право украсить герб множеством золотых цветков лилии на красном фоне и девизом: «Моя кровь — на знаменах Франции». Этот человек — вельможа и поэт милостью Божьей. Провидение поставило его на пути у монархии как пророка, о котором говорит историк Иосиф и который семь дней ходил вокруг стен Иерусалима с криком: «Иерусалим, горе тебе!» — а на седьмой день крикнул: «Горе мне!» — и свалившийся со стены камень рассек его надвое.
Монархия его ненавидит как любого, кто справедлив и говорит правду; поэтому-то она его удалила под предлогом благодарности за его верность. Сыграли на его художественной натуре: ему предложили посольство в Риме; он не мог устоять перед притягательными руинами — и вот он посол.