— Да, да, — согласился Жибасье; его, видимо, убедили рассуждения Сальватора на этот счет. — Однако буду ли я занят в эту неделю чем-нибудь приятным?
— Приятным и полезным! Вы исполните — что бывает редко на этом свете — предписание Горация, с чьими трудами такой ученый муж, как вы, наверняка знаком: "Utile dulci"[14].
— О чем идет речь? — заинтересовался Жибасье; его, как артиста в своем роде, увлек выразительный слог Сальватора.
— О путешествиях.
— A-а, браво!
— Вы любите путешествовать?
— Обожаю.
— Видите, как все удачно складывается!
— И какую же страну мне надлежит увидеть?
— Германию.
— Germania mater[15]… Чем дальше — тем лучше! — вскричал Жибасье. — Я тем более готов послужить в Германии, что отлично знаю эту страну и мои путешествия туда всегда заканчивались очень удачно.
— Это мне известно, поэтому вы и получили такое предложение. Удачный исход дела напрямую зависит от вашего счастья.
— Как вы сказали? — спросил Жибасье.
Он был еще несколько оглушен после столкновения с плотником, и ему послышалось "от вашей чести".
— Счастья! — подчеркнул Сальватор.
— Очень хорошо, — сказал Жибасье. — Ну что ж, все это вполне возможно, я был бы рад случаю уехать на несколько дней из Франции.
— Видите, как все совпало!
— В Париже у меня ухудшается здоровье.
— Да, у вас в самом деле припухли глаза, на шее синяки; видимо, кровь приливает к голове.
— До такой степени, дорогой господин Сальватор, что этой ночью, — отвечал Жибасье, — я, стоящий сейчас перед вами, едва не умер от апоплексического удара.
— К счастью, вам, очевидно, вовремя пустили кровь? — с наивным видом спросил Сальватор.
— Да, — отозвался мошенник. — Кровь мне пустили, и довольно старательно.
— Вы, стало быть, как нельзя лучше чувствуете себя перед путешествием: в теле появилась легкость…
— Да, удивительная легкость!
— Значит, мы можем приступить к обсуждению этого вопроса?
— Приступайте, сударь мой, приступайте! О чем идет речь?
— Да дело-то чрезвычайно простое — нужно передать письмо. Вот и все.
— Хм-хм! — проворчал сквозь зубы Жибасье; у него в уме снова зашевелились тысячи подозрений. — Посылать человека в Германию только затем, чтобы передать письмо, когда почтовая служба великолепно организована. Дьявольщина!
— Как вы сказали? — переспросил не спускавший с него глаз Сальватор.
— Я сказал, что если это чертово письмо, которое вам нужно переслать, такое же, как все остальные, — покачал головой Жибасье, — то почему бы вам не отправить его почтой? Я полагаю, это обошлось бы вам дешевле.
— Вы правы, — подтвердил Сальватор. — Это очень важное письмо.
— Связано с политикой, вероятно?
— Исключительно с политикой.
— Очень деликатная миссия?
— Чрезвычайно деликатная.
— И, стало быть, опасная?
— Опасная, если бы не были приняты все меры предосторожности.
— Что вы подразумеваете под предосторожностями?
— Это письмо будет представлять собой чистый лист бумаги.
— А адрес?
— Вам передадут его устно.
— Значит, письмо написано симпатическими чернилами?
— Изобретенными человеком, который пишет это письмо, и его изобретение бросает вызов даже господину Тенару и господину Орфила.
— В полиции умеют разгадывать химические секреты получше господина Тенара и господина Орфила.
— Эти чернила бросают вызов самой полиции, и я очень рад сообщить вам это, дорогой господин Жибасье, чтобы у вас не возникло желания продать письмо господину Жакалю за двойную цену.
— Сударь! — вскочил Жибасье. — Неужели вы считаете меня способным?..
— Человек слаб, — заметил Сальватор.
— Вы правы, — вздохнул каторжник.
— Как видите, — продолжал Сальватор, — вы совершенно ничем не рискуете.
— Вы говорите это затем, чтобы я согласился исполнить поручение за бесценок?
— Вы не угадали: поручение будет оплачено с учетом его важности.
— А кто назначит цену?
— Вы сами.
— Прежде всего я должен знать, куда именно я еду.
— В Гейдельберг.
— Отлично. Когда я должен отправляться?
— Как можно раньше.