Как видите, долг огромный. Располагайте же нами!
Монах посмотрел на очаровательную девушку и ее.возлюбленного.
- Вы творите добро: будьте счастливы! - благословил аббат молодых людей.
Фрагола указала на сервированный стол.
Монах сел между Сальватором и его подругой, неторопливо прочел "Benedicite" ["Благословите" (латин )], которую те выслушали с невозмутимостью чистых душ, убежденных в том, что молитва доходит до Бога.
Ужинали скоро и в полном молчании.
Сальватор прочел в глазах монаха нетерпение и, не дожидаясь окончания трапезы, встал.
- Я к вашим услугам, отец мой, - сказал он. - Но перед тем, как отпустить вас в дорогу, я дам вам талисман. Фрагола!
Подай шкатулку с письмами.
Фрагола вышла.
- Талисман? - переспросил монах.
- Да, не беспокойтесь, отец мой, это не идолопоклонство.
Я вам говорил, какие трудности ждут вас в пути, пока вы доберетесь до святого отца.
- Так вы и там можете мне помочь?
- Может быть, - улыбнулся Сальватор.
Фрагола вернулась с шкатулкой в руках.
- Свечу, воск и гербовую печать, девочка моя! - приказал Сальватор.
Девушка поставила шкатулку на стол и снова вышла.
Сальватор отпер шкатулку золоченым ключиком, висевшим у него на шее.
В шкатулке лежало десятка два писем, он выбрал одно наугад.
В это время Фрагола возвратилась, неся свечу, воск и печатку.
Сальватор вложил письмо в конверт, запечатал воском и надписал: "Господину виконту де Шатобриану в Риме".
- Возьмите, - сказал он Доминику. - Три дня назад тот, кому адресовано это письмо, устав от бессмысленной жизни в Париже, уехал в Рим.
- "Господину виконту де Шатобриану"? - переспросил монах.
- Да. Перед его именем распахнутся любые двери. Если вам покажется, что трудности непреодолимы, подайте ему это письмо, скажите, что вам передал письмо сын того, кто его написал, и сошлитесь во имя этого письма на воспоминания об эмиграции. Тогда виконт станет вами руководить и вам останется лишь следовать за ним. Но вы должны прибегнуть к этому средству лишь в случае крайней нужды, иначе откроется тайна, известная трем людям: вам, господину де Шатобриану и нам с Фраголой, а мы с ней - одно целое.
- Я готов слепо исполнить ваши указания, брат.
- Это все, что я хотел вам сказать. Поцелуйте у этого праведника руку, Фрагола, а я провожу его до городских ворот.
Фрагола подошла и приложилась к руке монаха, тот следил за ней с ласковой улыбкой.
- Еще раз вас благословляю, дитя мое, - проговорил он. - Будьте так же счастливы, как чисты, добры и хороши собой.
Потом, словно все живые существа в этом доме заслуживали благословения, монах погладил собаку и вышел.
Перед тем как последовать за ним, Сальватор нежно поцеловал Фраголу в губы и шепнул:
- Вот именно: чиста, добра и хороша собой!
И он пошел догонять аббата.
XXIX
Паломник
Прежде чем отправиться в путь, аббату необходимо было зайти к себе; молодые люди направились на улицу По-де-Фер.
Не успели они пройти и несколько шагов, как комиссионер, которому завернутый в плащ господин передал письмо, отделился от стены и последовал за ними.
- Могу поспорить, что у этого комиссионера дело на той же улице, куда направляемся мы, - заметил Сальватор, обращаясь к монаху.
- За нами следят?
- Еще бы, черт побери!
Молодые люди трижды оглядывались, в первый раз - на углу улицы Эперон, в другой - на углу улицы Сен-Сюльпис, потом - перед тем как войти к аббату. КазалЪсь, у комиссионера дело в том же месте, куда они идут.
- Ого! - пробормотал Сальватор. - До чего ловок этот господин Жакаль! Но Бог на нашей стороне, а Жакалю помогает только сатана - может быть, мы окажемся удачливее.
Они вошли в дом. Аббат взял ключ. С консьержкой разговаривал какой-то человек, поглаживая ее кота.
- Приглядитесь к этому господину, когда мы будем выходить, предупредил Сальватор, когда они с Домиником поднимались по лестнице.
- К какому господину?
- Который разговаривает с вашей консьержкой.
- Зачем?
- Он пойдет за нами до заставы, а может быть, последует за вами и дальше.
Друзья вошли в комнату Доминика.
После Консьержери и Префектуры комната представлялась оазисом. Заходящее солнце неярко освещало ее в этот час, из Люксембургского сада доносилось пение птиц, прятавшихся в цветущих каштанах, воздух был свеж, и на душе становилось радостно, стоило лишь войти в эту клетушку.
У Сальватора сжалось сердце при мысли, что монах должен оставить эту тихую комнату и отправиться в путешествие по большим дорогам, из страны в страну, невзирая на палящие лучи южного солнца и пронизывающий ночной ветер.
Аббат остановился на мгновение посреди комнаты и огляделся.
- Как я был здесь счастлив! - сказал он, попытавшись облечь в слова то, что испытывал в эти минуты. - Я провел самые приятные часы моей жизни в этом тихом уголке, где единственной радостью мне были мои занятия, а утешение мне давал Господь.
Подобно монахам Табора или Синая, я порой переживал нечто сродни воспоминаниям из прошлой жизни или предвидениям жизни предстоящей. Словно живые существа, проходили здесь перед моим взором самые счастливые мечты юности, блаженные воспоминания об отрочестве; я просил у Бога лишь послать мне друга: Господь дал мне Коломбана, Бог у меня и забрал его! Но Он ниспослал мне вас, Сальватор! Свершилась Божья воля!
С этими словами монах взял книгу, опустил ее в карман, перепоясал свое простое белое одеяние веревкой, потом прошел у Сальватора за спиной, достал из угла суковатую палку и показал ее Сальватору.
- Я принес ее из печального странствия, - сказал он. - Это единственная вещественная память о Коломбане.
Словно опасаясь расчувствоваться, если останется в комнате хоть на одно мгновение, он предложил:
- Не пора ли нам идти?
- Идемте, - поднимаясь, кивнул Сальватор.
Они сошли по лестнице: у консьержки уже никого не было, зато ее недавний посетитель поджидал на углу улицы.
Молодые люди прошли через Люксембургский сад, незнакомец следовал за ними. Они вышли на аллею Обсерватуар, пошли по улице Кассини, потом через предместье Сен-Жак, молча миновали внешние бульвары и прибыли к заставе Фонтенбло. Они вышли за ворота, провожаемые любопытными взглядами таможенников и простолюдинов, которым было в диковинку монашеское платье Доминика. Двое друзей продолжали путь. Незнакомец по-прежнему шел следом.