– Мсье, – произнес он, – вы ведь знаете строгость наших правил. Нам приказывают: «Арестовать!», и мы арестовываем. Поэтому иногда мы совершаем достойные сожаления ошибки. Честно говоря, чаще мы хватаем все-таки настоящих преступников, но бывают случаи, когда по ошибке арестовываем и честных людей.
– Вы так считаете? – с издевкой спросил Жибасье.
– Да, и иногда попадаются очень честные люди, – повторил полицейский.
Жибасье посмотрел на него взглядом, говорившим: «И я этому живое доказательство».
Открытость этого взгляда окончательно добила полицейского, и он, перейдя на самый изысканно-вежливый тон, добавил:
– Боюсь, мсье, что я только что совершил одну из таких непростительных ошибок… Но ее еще можно исправить…
– Что вы хотите этим сказать? – презрительно спросил Жибасье.
– Я хочу сказать, мсье, что я, вероятно, арестовал честного человека.
– А мне кажется, черт побери, что вы боитесь! – заявил каторжник, сердито глядя на полицейского.
– Я поначалу принял вас за подозрительного типа, но теперь я вижу, что ошибся, что вы свой человек.
– Свой? – презрительно переспросил Жибасье.
– А поэтому, – униженно пробормотал полицейский, – как я уже сказал, эту небольшую ошибку еще можно исправить…
– Ну, нет, мсье, время уже ушло, – живо ответил на это Жибасье. – Из-за этой вашей ошибочки человек, за которым я слежу, скрылся… И кто же этот человек? Заговорщик, который через неделю, возможно, свергнет правительство…
– Если вы хотите, мсье, – ответил полицейский, – я мог бы помочь вам следить за ним. Не дьявол же он… Уж мы вдвоем…
Но Жибасье не имел ни малейшего намерения делить с кем бы то ни было славу ареста господина Сарранти.
– Нет, мсье, – сказал он, – пожалуйста, закончите то, что вы начали.
– Нет, не буду! – произнес полицейский.
– Нет, будете! – сказал Жибасье.
– Никогда! – снова произнес полицейский. – И в доказательство этого я ухожу.
– Уходите?
– Да.
– Как это уходите?..
– Очень просто. Ногами. Приношу вам свои извинения и ухожу.
И полицейский уже начал было поворачиваться на каблуках, но тут Жибасье, схватив его за руку, снова развернул к себе лицом:
– Ну уж нет! – сказал он. – Вы арестовали меня для того, чтобы проводить в префектуру полиции, и должны довести дело до конца!
– Никуда я вас не поведу.
– Ах, черт вас подери! Вы туда меня обязательно отведете! И расскажете там, как все произошло. Если я упущу порученного мне человека, господин Жакаль должен знать, почему это случилось.
– Нет, мсье, и еще раз нет!
– В таком случае я арестую вас и доставлю в префектуру полиции, ясно?
– Вы арестуете меня?
– Да, я.
– А по какому праву?
– По праву более сильного.
– А если я позову моих помощников?
– Если вы это сделаете, я призову на помощь прохожих. Вас народ не очень-то любит, господа легавые. Если я расскажу людям о том, что сначала вы меня арестовали без всякой на то причины, а теперь хотите отпустить, испугавшись наказания за злоупотребление властью… А ведь здесь и река неподалеку!..
Полицейский побледнел, как полотно. Вокруг них, действительно, уже начали собираться прохожие. По опыту своему полицейский знал, что в те времена люди не испытывали нежных чувств к полиции. Он посмотрел на Жибасье с мольбой во взгляде, но не смог расстрогать его.
Но Жибасье был хорошо знаком с правилами господина де Талейрана и не поддался первому порыву. Прежде всего ему надо было оправдаться перед господином Жакалем.
И поэтому он сжал, словно клещами, запястье полицейского и, превратившись из пленника в жандарма, потащил упиравшегося полицейского в префектуру.
Во дворе префектуры было необычно много народа.
Что там делала эта толпа людей?
В предыдущей главе мы уже говорили, что в воздухе появились как бы первые признаки восстания.
Толпа, собравшаяся во дворе префектуры полиции, состояла из людей, которым предстояло сыграть не последнюю роль в восстании.
Жибасье, с молодости привыкший входить во двор префектуры в наручниках, а покидать его в карете с решетками на окнах, почувствовал неизъяснимое наслаждение от того, что входил сейчас в этот двор не как пленник, а как стражник.
Появление Жибасье было похоже на триумфальное шествие. Он высоко держал голову и гордо раздувал ноздри, а его пленник следовал за ним подобно тому, как захваченный фрегат следует на буксире за многопушечным кораблем, идущим на всех парусах с развернутым вымпелом.