– О! Клянусь вам, мсье, я страдала и душой, и телом!
– Я знаю это, мадам, ведь мне пришлось приложить столько сил для того, чтобы вы не то что забыли бы ваше горе, а хотя бы добиться того, чтобы ваше отчаяние не вышло за пределы рассудка. Вы изволили меня слушать, в конце концов сняли с себя черные одеяния. Или скорее черные одеяния спали с вас. Из траура вы вышли еще прекраснее, подобно цветку, показывающемуся в первые весенние дни из-под серой зимней оболочки. Нежность юности, свежесть красоты остались на вашем лице, но с губ пропала ваша очаровательная улыбка. Понемногу… О! Я не имею ни малейшего желания упрекать вас в чем-то, мадам, это – закон природы… Понемногу хмурый ваш лоб просветлел, сдавленная рыданиями грудь начала наполняться радостным дыханием. Вы вернулись к жизни, к удовольствиям, к кокетству. Вы снова стали женщиной, и, позвольте мне заметить, мадам, что я служил вам руководителем и опорой на этом трудном пути. На пути гораздо более трудном, чем это может показаться с первого взгляда, на пути, который ведет от слез к улыбке, от горя к радости.
– Да, мсье, – сказала госпожа де Моранд, взяв мужа за руку. – И позвольте мне пожать эту благородную руку, которая руководила мной так терпеливо, так милосердно, так нежно.
– Вы благодарите меня за милость, которую сами же мне и оказали! По правде говоря, вы слишком добры ко мне!
– Но, мсье, – попросила госпожа де Моранд, взволнованная теперешним разговором или же поднятыми в нем воспоминаниями, – пощадите мое любопытство и объяснитесь же наконец, к чему вы все это вспомнили?!
– Ах! Простите меня, мадам! Я совсем забыл, который сейчас час, где я нахожусь, а также то, что вы очень устали.
– Позвольте вам напомнить, мсье, что вы всегда ошибаетесь насчет моих намерений.
– Хорошо, мадам, я буду краток… Итак, я сказал уже, что ваше возвращение в мир после годичного отсутствия вызвало большой интерес. Вы ушли красивой, вернулись очаровательной. Ничто так не красит, как успех: вы из очаровательной превратились в обожаемую.
– Вот мы и снова вернулись к комплиментам.
– Мы снова вернулись к истине. Именно к ней надо всегда возвращаться, мадам. А теперь позвольте мне сказать еще несколько слов, и я закончу.
– Слушаю вас.
– Так вот, мадам. Извлекая вас из тьмы, на которую обрекали вас ваши траурные одеяния, я поступил так же, как Пигмалион, высекая свою Галатею из куска мрамора, где она была спрятана от взоров всех людей. А теперь представьте себе современного Пигмалиона, представьте себе, что он привел в мир свою Галатею по имени… Лидия. Представьте себе, что вместо того, чтобы полюбить Пигмалиона, Галатея не любит… ничего. Можете ли вы представить себе страхи бедного Пигмалиона, страдания его, не стану говорить о любви, но гордости, когда он услышит слова: «Бедный скульптор оживил этот мрамор вовсе не для себя, а… для…»
– Мсье, сравнение…
– Да, я знаю пословицу: «Сравнение – не доказательство». Но давайте вернемся к реальностям безо всяких метафор. Так вот, мадам, эта ваша удивительная красота завоевывает вам тысячи друзей, а мне дает тысячи врагов и завистников. Это ваше очарование, заставляющее виться вокруг вас, как пчелы вокруг куста роз, самых элегантных молодых людей, эта ваша власть над всеми, кто вас окружает, и влечет к вам все, что попадает под ваше влияние, эта ваша дивная красота пугает меня и приводит в трепет, словно я прогуливаюсь по краю пропасти в вашей очаровательной компании… Вы понимаете меня, мадам?..
– Уверяю вас, нет, мсье, – ответила Лидия.
И с чарующей улыбкой добавила:
– И это, кстати, доказывает, что не такая уж я умная, как вы изволите меня считать.
– Ум, как солнце, мадам: у него есть свои периоды восхода и захода. А посему я постараюсь обращаться не только к вашему уму, но и к вашим глазам. Помните ли вы тот день, когда, во время нашего путешествия по Савойе, при выезде из Ентремона вы, увидев с высоты горы Рону, сверкающую на солнце, словно серебряная нить, и голубеющую в тени, перестали вдруг опираться на мою руку и, подбежав к краю плато, с ужасом остановились, увидев сквозь мягкий ковер трав и цветов разверзшуюся перед вами пропасть, которая стала видна только тогда, когда вы достигли ее края?
– О, я это прекрасно помню! – сказала, закрыв глаза и слегка побледнев, госпожа де Моранд. – И я счастлива, что помню это. Ибо, не сумей вы меня удержать и оттащить назад, я не имела бы, по всей вероятности, счастья снова вас за это поблагодарить.
– Я не благодарности добивался, мадам. Я просто хотел, оживив ваши воспоминания, объяснить вам доходчивее, что я тоже нахожусь, как уже говорил, на краю пропасти. Так вот, повторяю, ваша красота пугает меня так же, как и тот склон высотой в шестьсот футов и покрытый травой и цветами. И я боюсь, что настанет день, и мы упадем туда оба!.. Теперь вы меня понимаете, мадам?