И тут, странное дело, – это подтверждало, что план его на будущее был превосходен – перед ним пронеслась вся его прошлая жизнь. Он вспомнил о мельчайших подробностях своей жизни священника, о нерешительности перед принятием обета и о душевной борьбе в момент посвящения в сан священника. Но все эти колебания и сомнения были побеждены разумом, который, подобно огненному столбу Моисея, указал ему путь в обществе и подсказал, что наибольшую пользу людям он сможет принести в качестве священнослужителя.
Подобно волшебным звездам его сознание освещало и указывало ему верный путь. Было всего одно мгновение затмения, когда он чуть было не сбился со своей дороги, но он сумел разобраться в темноте и продолжил свой путь если не укрепившись в вере, то, во всяком случае, с окрепшей решимостью.
По последним ступеням дворца он спускался с улыбкой на губах.
Какая же тайная мысль соответствовала в данной ситуации этой улыбке?
Едва он оказался во дворе дворца Тюильри, как увидел симпатичное лицо Сальватора, который, охваченный беспокойством за исход этого странного поступка аббата Доминика, немного нервничая, поджидал его у выхода.
Но едва увидев лицо бедного монаха, Сальватор понял, что аббат получил то, что хотел.
– Итак, – сказал Сальватор, – я вижу, что король пообещал вам предоставить отсрочку, о которой вы его попросили.
– Да, – ответил аббат Доминик. – В душе он прекрасный человек.
– Вот и хорошо, – сказал Сальватор, – это меня с ним несколько примиряет, и я начинаю чуть более снисходительно относиться к Его Величеству Карлу X. Я прощаю ему его слабости, памятуя о его врожденной доброте. Следует быть терпимым к тем, кто ни разу не слышал правдивых слов.
Затем он внезапно сменил тему разговора.
– А теперь мы поедем в тюрьму «Консьержери», не так ли? – спросил он у аббата.
– Да, – ответил тот просто и пожал руку своему другу.
На набережной они остановили проезжавший мимо свободный фиакр и скоро прибыли туда, куда хотели.
У ворот этой мрачной тюрьмы Сальватор протянул Доминику руку и спросил, что тот рассчитывал делать после свидания с отцом.
– Я немедленно покину Париж.
– Могу ли я быть вам полезным в той стране, куда вы направляетесь?
– Не могли бы вы ускорить выполнение формальностей, которые связаны с получением паспорта?
– Я могу помочь вам получить паспорт без всяких проволочек.
– Тогда ждите меня у себя дома: я зайду за паспортом.
– Нет, лучше я буду ждать вас через час на углу набережной. Вы не сможете оставаться в тюрьме позже четырех часов, а сейчас уже три.
– Хорошо, значит, через час, – сказал аббат Доминик, еще раз пожав руку молодого человека.
И вошел во мрак пропускной будки.
Узник был помещен в ту же самую камеру, где до этого сидел Лувель, а потом будет сидеть Фьеши. Доминика без лишних слов провели к отцу.
Сидевший на табурете господин Сарранти встал и пошел навстречу сыну. Тот поклонился отцу с почтением, с каким обычно приветствуют мучеников.
– Я ждал вас, сын, – сказал господин Сарранти.
В его голосе едва уловимо слышался упрек.
– Отец, – произнес аббат, – если я не пришел пораньше, то в этом нет моей вины.
– Я вам верю, – сказал узник, пожимая обе руки сына.
– Я только что из Тюильри, – продолжил Доминик.
– Вы были в Тюильри?
– Да, я только что виделся с королем.
– Вы разговаривали с королем, Доминик? – удивленно переспросил господин Сарранти, пристально глядя на сына.
– Да, отец.
– Зачем же вы ходили к королю? Надеюсь, не для того, чтобы просить его о моем помиловании!
– Нет, отец, – поспешил заверить его аббат.
– Так о чем же вы его в таком случае просили?
– Об отсрочке.
– Об отсрочке? Но зачем же?
– Закон предоставляет вам три дня для подачи кассационной жалобы. Когда дело неспешное, суд рассматривает кассацию в течение сорока двух дней.
– И что же?
– То, что я попросил два месяца.
– У короля?
– У короля.
– Но почему именно два месяца?
– Потому что эти два месяца нужны мне для того, чтобы раздобыть свидетельство вашей невиновности.
– Я не стану подавать кассационную жалобу, Доминик, – решительно произнес господин Сарранти.
– Отец!
– Я не стану подавать кассации… Это решено. Я запретил Эммунуэлю подавать кассацию от моего имени.
– Что вы такое говорите, отец?!
– Я говорю, что отказываюсь от любой отсрочки казни. Меня приговорили к смерти, и я желаю быть казненным. Я не признаю тех, кто меня осудил, но не палача.
– Отец, выслушайте же меня!