То ли никто еще не выходил из дому, то ли цепочка случайно оказалась внутри, но отворить дверь оказалось совершенно невозможно.
Доминику пришлось постучать сначала кулаком, потом камнем, который он подобрал с земли.
Несомненно, он стучал бы долго, но залаял Ролан, предупреждая Сальватора и Фраголу, что кто-то пришел.
Фрагола прислушалась.
— Это друг, — заметил Сальватор.
— Почему ты знаешь?
— Пес лает радостно, ласково. Отвори окно, Фрагола, и посмотри, кто этот друг.
Фрагола выглянула в окно и узнал аббата, которого она видела в день смерти Коломбана.
— Это монах, — сообщила она Сальватору.
— Какой монах?.. Аббат Доминик?
— Да.
— Я же тебе говорил, что это друг! — вскричал Сальватор.
Он поспешил вниз по лестнице, а впереди него несся Ролан: пес скатывался по ступеням всякий раз, как отворялась дверь.
XI
БЕСПОЛЕЗНЫЕ СВЕДЕНИЯ
Сальватор с нежной почтительностью протянул руки навстречу аббату Доминику.
— Это вы, святой отец! — воскликнул он.
— Да, — сдержанно ответил монах.
— Добро пожаловать!
— Вы меня, стало быть, узнали?
— Вы же мой спаситель!
— Так вы мне, во всяком случае, сказали, и этот разговор произошел при слишком печальных обстоятельствах, которые вы, наверное, не забыли.
— И снова повторяю это.
— Помните, что вы тогда прибавили?
— Что если когда-нибудь вам понадобится моя помощь, то спасенная вами жизнь принадлежит вам.
— Как видите, я не забыл о вашем предложении. Мне нужна ваша помощь, и вот я здесь.
За разговором они подошли к той самой небольшой столовой, что была украшена в соответствии с античным образцом из Помпей.
Молодой человек предложил монаху стул и жестом приказал Ролану оставить гостя в покое: пес обнюхивал сутану аббата Доминика, словно тоже хотел определить, при каких обстоятельствах видел его раньше. Сальватор сел рядом с монахом. Ролан, отстраненный хозяином от участия в беседе, забился под стол.
— Слушаю вас, святой отец! — промолвил Сальватор.
Монах положил бледную тонкую руку на руку Сальватора. Его знобило.
— Человек, к которому я испытываю глубокую привязанность, — начал аббат Доминик, — всего несколько дней назад прибыл в Париж и вчера на моих глазах был арестован на улице Сент-Оноре рядом с церковью Успения, а я не посмел прийти ему на помощь, потому что был в сутане.
Сальватор кивнул.
— Я видел, святой отец, — сказал он, — и должен прибавить, что, к его чести, защищался он как лев.
Аббат при воспоминании о недавнем происшествии содрогнулся.
— Да, — подтвердил он, — и я боюсь, что при всей законности такого поведения самозащиту вменят ему в вину.
— Так вы, стало быть, знакомы с этим господином? — пристально взглянув на монаха, продолжал Сальватор.
— Как я вам уже сказал, я к нему нежно привязан.
— А в чем его обвиняют? — спросил Сальватор.
— Это-то мне и неизвестно; именно это я и хотел выяснить, а потому и пришел к вам за услугой: помогите мне разузнать, за что его арестовали.
— И это все, чем я могу быть вам полезен, святой отец?
— Да. Я помню, как вы приезжали в Ба-Мёдон в сопровождении господина, который, как мне показалось, занимает важную должность в полиции. Вчера я снова видел вас в его обществе. Я подумал, что через него вы, вероятно, сможете узнать, в чем повинен мой… мой друг.
— Как зовут вашего друга, святой отец?
— Дюбрёй.
— Чем он занимается?
— В прошлом он военный, а в настоящее время живет, если не ошибаюсь, на свое состояние.
— Откуда он приехал?
— Издалека… Из какой-то азиатской страны…
— Он, стало быть, путешественник?
— Да, — печально покачал головой аббат. — Все мы странники.
— Я надену редингот и буду к вашим услугам, святой отец. Мне бы не хотелось заставлять вас ждать. Судя по вашему печальному виду, вы очень обеспокоены.
— Да, очень, — подтвердил монах.
Сальватор, остававшийся до тех пор в блузе, перешел в соседнюю комнату и спустя минуту появился уже в рединготе.
— Ну вот, я в вашем распоряжении, святой отец! — сказал он.
Аббат торопливо поднялся, и оба вышли из дому.
Ролан поднял голову и провожал их умным взглядом до тех пор, пока не захлопнулась дверь. Но видя, что, по всей вероятности, он не нужен, раз его не зовут с собой, он снова опустил морду на лапы и глубоко вздохнул.