— Да ведь священникам запрещено под страхом вечного проклятия нарушать тайну исповеди, не имея на то позволения кающегося, не так ли?
— Вы дали мне разрешение! — вскричал монах.
— Если бы я умер, разумеется, мое разрешение имело бы силу, но, раз я жив, беру свои слова назад.
— Негодяй! — вскрикнул монах. — А как же мой отец?!
— Пусть защищается, пусть обвиняет меня, пусть доказывает свою непричастность. Но вы, исповедник, обязаны молчать!
— Хорошо, — смирился Доминик, понимая, что бесполезно бороться с роком, представшим пред ним в виде одной из основополагающих догм Церкви. — Ладно, ничтожество, я буду молчать!
Он оттолкнул руку Жерара и двинулся в свою комнату.
Но Жерар вцепился в него снова.
— Что вам еще от меня угодно? — спросил монах.
— Что мне угодно? — повторил убийца. — Получить документ, который я дал вам, не помня себя.
Доминик прижал руки к груди.
— Бумага при вас, — догадался Жерар. — Она вон там… Верните мне ее.
Монах снова почувствовал, как его руку сдавил железный обруч — такова была хватка у Жерара, — а пальцем другой руки убийца почти касался свитка.
— Да, документ здесь, — подтвердил аббат Доминик, — но, слово священника, он останется там, где лежит.
— Вы, значит, собираетесь совершить клятвопреступление? Хотите нарушить тайну исповеди?
— Я уже сказал, что принимаю условия договора, и, пока вы живы, я не пророню ни слова.
— Зачем же вам эта бумага?
— Господь справедлив. Может быть, случайно или в результате Божьей кары вы умрете во время суда над моим отцом. Наконец, если моему отцу будет вынесен смертный приговор, я подниму этот документ и воззову к Господу: «Господь Всемогущий, ты велик и справедлив! Порази виновного и спаси невинного!» На это — слышите, негодяй! — я имею право как сын и как священник. И правом своим я воспользуюсь.
Он резко оттолкнул г-на Жерара, преграждавшего ему путь, и пошел наверх, властным жестом запретив убийце следовать за собой. Доминик вошел к себе, запер дверь и упал на колени перед распятием.
— Господи Боже мой! — взмолился он. — Ты все видишь, ты все слышишь, ты явился свидетелем того, что сейчас произошло. Господи Боже мой! Было бы с моей стороны святотатством обращаться к помощи людей… Взываю к твоей справедливости! — Потом он глухим голосом прибавил: — Но если ты откажешь мне в справедливости, я ступлю на путь отмщения!
XIII
ВЕЧЕР В ОСОБНЯКЕ МАРАНДОВ
Спустя месяц после событий, описанных в предыдущих главах, в воскресенье 30 апреля, улица Лаффита — в те времена она называлась улицей Артуа — выглядела около одиннадцати часов вечера весьма необычно.
Представьте себе, что бульвары Итальянцев и Капуцинок вплоть до бульвара Мадлен, Монмартр — до бульвара Бон-Нувель, а с другой стороны, параллельно им, всю улицу Прованс и прилегающие к ней улицы запрудили экипажи с пылающими факелами. Вообразите улицу Артуа, освещенную лампионами на двух гигантских треугольных подставках по обе стороны от входа в роскошный особняк; двух верховых драгунов, охраняющих этот вход; двух других, стоящих на перекрестке с улицей Прованс, — и вы будете иметь представление о зрелище, открывающемся тем, кто находится неподалеку от особняка Марандов в час, когда его хозяйка дает «нескольким друзьям» один из тех вечеров, на которые жаждет попасть весь Париж.
Последуем за одним из экипажей, тянущихся сюда вереницей, и подойдем к парадному подъезду. Мы остановимся во дворе, ожидая знакомого, который бы нас представил, а пока изучим расположение этого богатого дома.
Особняк Марандов находился, как мы уже сказали, на улице Артуа между домом Черутти, имя которого с 1792 года носила улица, и зданием времен Империи.
Три корпуса особняка образовывали вместе с лицевой стеной огромный прямоугольник. Справа были расположены апартаменты банкира, в центре — гостиные политика, а слева — апартаменты очаровательной женщины, уже не раз представленной нашим читателям под именем Лидии де Маранд. Три корпуса соединялись между собой, так что хозяин мог присматривать за всем, что делается в доме, в любое время дня и ночи.
Гостиные занимали второй этаж и выходили окнами на парадный подъезд. В праздничные дни открывались все двери и гости могли без помех пройти в элегантные будуары жены и строгие покои мужа.
На первом этаже располагались: слева — кухня и службы, в центре — столовая и передняя, в правом крыле — контора и касса.
Давайте поднимемся по лестнице с мраморными перилами и ступенями, покрытыми огромным салландрузским ковром, и посмотрим, нет ли среди тех, кто толпился в передней, какого-нибудь знакомого, который представил бы нас прелестной хозяйке дома.