Я уж начал думать, что жизнь становится прежней, что больше не будет этих страшных голодных дней, что весь кошмар закончился. Казалось, что у других тоже всё как-то потихоньку наладится. Смертельные болезни от недоедания со временем сгинут, а на улице вновь появятся здоровые дети, играющие в салки. Как только я позволил себе допустить мысль о счастливом будущем, к нам пожаловал Емелька. Было это так, Колька.
В среду, как обычно, отец помогал матери спускать горшочки с едой в погреб, а мы наблюдали за ними в окно. Чувство невосполнимой потери уже не мучало нас, когда горшочки скрывались за земляным рвом. Не мучало, потому что мы были уверены, что вечером мама снова достанет из печи какое-нибудь лакомство. Только она закрыла крышку погреба, как отец вдруг силой схватил её за локотки и поволок к крыльцу. Он будто увидел привидение, Колька.
– Ты чего, Егор? – возмутилась матушка.
– Тише ты, дура! В избу давай! – не своим голосом приказал отец.
Он втащил мать в дом, а нам велел не издавать ни звука. И лишь тогда я услышал снаружи нарастающий топот копыт. За дверью сердито фыркнула лошадь. С опаской глядя на нас, отец приложил палец к губам:
– Сидите тихо.
– Кто там? – нарочито громко спросила мама.
– Открывай, Нина! – прогремел за дверью уверенный мужской голос.
– Ты, Емелька? – спросил отец.
После короткой паузы за дверью ответили:
– Здравствуй, Егор. Только не до любезностей сейчас. Отворяй!
– Не заперто! – крикнул отец.
Порог переступил до блеска начищенный сапог с кожаной подошвой. Пара властных шагов – и внутрь вошла статная фигура в полицейском мундире с застёгнутым на шее воротом. Узкий ремешок драгунской шашки наискосок пересёк два ряда блестящих пуговиц, а росту Емельяну значительно добавила фуражка с железной кокардой. Его длинные чёрные усы причудливо завивались, отчего могло показаться, что они являются продолжением его самодовольной улыбки. Он зашёл в дом без лишних раздумий и стеснений, будто в свой собственный. На правах хозяина Емельян брезгливым взглядом ощупал нашу избу и только потом начал говорить:
– Доброго здравия вам. Вижу, помогает вам Господь с бедою справиться: печь протоплена, в доме прибрано, детишки, вон, розовые какие. Не чета другим.
– А почто нам за других-то переживать? – подала голос мать. – Время тяжёлое. О себе думать надо.
– И так сказать, верно, – подметил Емельян, не переставая шарить глазами.
Он остановил взгляд на прикрытом деревянной чуркой чугунке возле стола.
– Зачем пришёл? – в упор спросил отец.
Полицейский двинулся вперёд, оставив за спиной незапертую дверь, в которой показалась голова его лошади. Он прошёл мимо хозяев, замер возле того самого чугунка, в котором мама ещё утром наварила овсяной каши.
– Две недели назад на склад уездного города из Симбирска прибыло шестьдесят пудов зерна, – начал издалека Емельян, поглядывая на нас, босых и испуганных, но сытых детишек. А затем пояснил:
– Две дюжины холщовых мешков. Для отправки в Москву готовили. Вы что-нибудь слышали об этом?
– Куда клонишь, сказывай, – с искусственным спокойствием проговорил отец. – Али уличить в воровстве нас пытаешься? Скрывать нам нечего. Проверяй, коли пришёл!
Емельян насторожился. Облачённый в мундир, он не привык к такому обращению. Тем более от крестьянина.
– Жизнь-то как повернулась, Емелька, – не вставая с места, сказал отец. – С тобой, помнится, вместе на речку босые бегали, а теперь ты на меня, как на врага смотришь. Ты вон в погонах, при форме, а я без лаптей перед тобой стою. Проверяй же, не стесняйся. Да и к Максимовым зайди. У них дочка недавно померла. Сорока дней ещё нет. И в сарай зайди и погреба наши пустые проверить не забудь!
На последних словах маму вздрогнула. Она постаралась не выдавать себя, но на щеках появился предательский румянец. К счастью, Емельян ничего не заметил, так как его внимание было направлено на чугунок. Он ответил, не сводя с него глаз:
– Не время сейчас ругаться, Егор. О другом думать надо. А если по молодости ты на земле остаться решил, то моей вины тут нет.
– Нет, говоришь?! – вспылил отец. – Ты скажи мне лучше, отчего из Симбирска хлеб в Москву идёт, а в уездном городе и деревнях жрать нечего?
Лицо Емельяна вмиг побагровело от возмущения. Глаза налились кровью, а рука сама потянулась к длинной шашке, которая так и норовила выскочить из ножен.
– Что, заколешь меня? – сквозь зубы процедил отец. – Убьёшь прямо здесь, на глазах семьи?
Вспыльчивый Емельян мог запросто это сделать. К тому же, пользуясь привилегиями воинского звания, ему ничего не стоило уйти от ответственности. Крепко сжав рукоять шашки, его пальцы дрожали от напряжения. Одно лишь движение – и голова с плеч! В тот момент мне стало настолько страшно за жизнь своего отца, что я не выдержал и закричал. Закричал что есть мочи, во всё горло, и это помогло. Вздрогнув от неожиданности, Емельян оставил шашку в покое.