— Вот уж настоящий ляпсус, — заметил Стивен, когда обед снова вошёл в прежнее русло.
Эта ремарка, довольно неплохая, учитывая произошедшее, не встретила, однако, немедленного отклика — как и многие другие его остроумные замечания. Но хотя сюртук, жилет и бриджи Обри оказались испорчены, а Эдвардс тоже получил порядочную порцию, Фокс совершенно не пострадал от горячего масла. Это дало ему значительное моральное преимущество и позволило расценивать случившуюся катастрофу как пустяк.
— Не уверен, что вполне понимаю вас, сэр, — ответил он Стивену.
— Всего лишь скромная игра слов, — сказал Стивен. — Эта каракатица, точнее, кальмар-лолиго, имеет роговую внутреннюю оболочку, как перо, поэтому его иногда называют рыба-перо. И, как вам известно, — добавил он, обращаясь к соседу напротив, мичману, — «lapsus calami» означает описку.
— Сожалею, что сразу не понял, — вставил Рид. — Мне следовало смеяться со всей мочи.
Обед слегка оживился, когда подали отличное седло барашка, и достиг высшей точки с появлением пары тушёных альбатросов в пикантном соусе по рецепту Уилсона, в сопровождении благородного бургундского. Когда вино выпили, все вернулись в большую каюту на кофе, и Фокс, сидевший напротив Стивена, произнёс:
— Я наконец отыскал малайские тексты, о которых упоминал. Они написаны арабской вязью, краткие гласные, конечно, не отображаются, но Ахмед знаком с этими историями, и, если он их вам прочтёт, смело отмечайте гласные. Я пошлю за ними, как только мы закончим игру.
Вскоре Филдинг ушел, прихватив с собой Рида, правда, второй бокал портвейна, который мальчишке опрометчиво налил Эдвардс, когда разливал очередной круг, успел возыметь действие. Лицо юноши побагровело, и он стал непривычно разговорчив. Установили карточный стол, и началась привычная игра в вист — Джек и Стивен против Фокса и Эдвардса.
Хотя они играли с низкими ставками (поскольку Эдвардс был беден), шла сложная, жесткая, решительная игра в вист, хотя и вполне дружелюбная, без злости и обид после поражения. Поэтому Эдвардс, безусловно сильнейший игрок среди них, не уступал Фоксу, и Фокс не доминировал за столом. А поскольку Джек и Стивен робберы чаще выигрывали, чем проигрывали, оппоненты не могли указывать, что им следовало бы делать. Однако в этот раз они не выиграли ни одного роббера. В первом вышла ничья, по одной партии у каждого, когда с мрачным видом зашел Филдинг и сказал:
— Позвольте мне переговорить с доктором, сэр!
Макмиллан, младший помощник Грэхэма, нуждался в помощи в лазарете, и Стивен тут же направился к нему. Разумеется, он взял на себя обязанности Грэхэма — Макмиллан открыто заявил, что три месяца в море не сделали его готовым для такой ответственности. Хотя Стивен достаточно хорошо знал моряков, он удивился, когда узнал, насколько они ему признательны, и не только благодаря рассказам Киллика и Бондена о том, что он не просто хирург, а настоящий дипломированный доктор, которого приглашали лечить герцога Кларенса, а место главного врача флота ему предложил сам лорд Кейт. И даже не из-за принятого им решения не брать плату за лекарства от венерических болезней (которую он считал необоснованной и отпугивающей людей от посещения врача на ранних стадиях, когда болезнь легче поддается лечению). Его согласие работать безвозмездно и профессиональное отношение к содержанию лазарета и уходу за пациентами — вот что больше всего восхищало моряков.
Конечно, Мэтьюрину досталась каюта бывшего хирурга, которая оказалась очень удобной для хранения образцов и для отдыха ночью, когда капитан громко храпел. Но это ни в коей мере не повлияло, матросы были трогательно ему благодарны.
В каюту пришло сообщение. Доктор Мэтьюрин приносит свои извинения, но не может вернуться. Он вынужден провести операцию. И если мистер Эдвардс хочет присутствовать при ампутации, то ему стоит поспешить, желательно прихватив с собой старый сюртук.
Эдвардс извинился и поспешил. Джек и посланник же остались, бессвязно беседуя об общих знакомых, Королевском обществе, стрельбе из орудий, вероятности плохой погоды и о том, что личные запасы кончатся еще до Батавии. Расстались они в конце первой собачьей вахты (общий сбор отменили ради капитанского пира).
Между Фоксом и Обри сложились любопытные отношения. В столь ограниченном пространстве их общение не могло оставаться официальным, не переходя грань абсурда (и явной неприязни) — единственным местом для прогулок был квартердек длиной шестьдесят восемь футов и шириной тридцать два фута. Но радушными отношения так и не стали, застыв на стадии довольно близкого знакомства, строгой вежливости и мелких любезностей, достигнутой где-то после двух первых недель.
Радушными они не стали и на тридцать седьмом градусе южной широты, несмотря на ежедневную суету боевой тревоги во время общего сбора, несмотря на орудийную стрельбу, заметно интересовавшую посланника, и несмотря на более-менее регулярные еженедельные приглашения на обед, немалое количество виста и бэкгэммона и несколько партий в шахматы. Не намечалось прогресса, и когда «Диана» достигла 42°15' ю.ш. и 8°35' в.д. после недели неожиданно мягкого брамсельного и даже бом-брамсельного ветра.
Стояло ясное утро, но когда Стивен поднялся на палубу после обхода лазарета, то заметил, что Джек, Филдинг, штурман и Дик Ричардсон понимающе смотрят на небо.
— А вот и вы, доктор, — поприветствовал Стивена Джек. — Как ваш пациент?
У Стивена было несколько пациентов. Двое — с сифилитической гуммой, доживающие последние дни, и несколько серьезных случаев легочных болезней, но он знал: для моряков что-то значат лишь ампутации.
— Он поправляется довольно неплохо, спасибо. Пребывает в бо̀льшем душевном и телесном комфорте, нежели я ожидал.
— Искренне рад, потому что, думается, всем вашим пациентам предстоит отправиться в трюм. Поглядите вон на то облачко к весту от солнца.
— Я там вижу тусклое призматическое гало.
— Это ветровое гало. «Если гало поутру, моряку не по нутру».
— Кажется, вы не расстроились.
— Я в восхищении. Чем быстрее мы подхватим настоящие весты, тем больше я буду счастлив. Они уже и так странно запаздывают, но дуть скорее всего будут необычайно сильно, раз уж мы так далеко к югу. Хей, мистер Краун, — Джек повернулся к улыбающемуся у среза квартердека боцману, — придется нам сворачивать работу.
Группа разделилась, и Филдинг попросил разрешения навестить Рейкса — матроса, которому Стивен ампутировал ногу.
— Сочувствую ему, — заметил лейтенант, когда они шли по нижней палубе.
— Естественно. Вы ведь оказались практически в одной лодке, если можно так сказать.
На самом деле их объединяла одинаковая травма — сломанные большая и малая берцовые кости, нанесенная одним и тем же инструментом — откатывающейся пушкой. Филдинг показывал неопытным морякам, как лучше управляться с орудием, и командир расчета слишком рано потянул спусковой шнур. Рейкс же пострадал оттого, что брюк, удерживающий орудие, порвался, и пушку бросило вбок. В его случае перелом оказался сложным, после нескольких многообещающих дней все-таки началась гангрена, распространявшаяся с пугающей скоростью. Ногу пришлось ампутировать ради спасения жизни. Филдинг же вполне поправился.
Джек уже обсудил все необходимое с боцманом и парусным мастером, так что двойные страховочные легкие перлини для мачт и бакштагов уже были приготовлены вместе с большим количеством штормовых парусов. Казначей, мистер Блай, и его стюард уже рассортировали и приготовили к выдаче в вещевой кладовой «магеллановки» [19].
Стивен уже давно договорился об организации вспомогательного лазарета на кормовой платформе орлоп-дека, частично заняв кокпит, а частично — капитанскую кладовую; при том волнении, которое ожидалось в высоких широтах, эти части корабля с меньшей вероятностью заливает. Свежего воздуха не так-то много, и между тропиками такое место для лазарета непригодно, но к югу от сороковой параллели простейший виндзейль направит вниз столько воздуха, что хватит даже астматику. Мэтьюрин, Макмиллан и их санитар Уильям Лоу навели последние штрихи утром, а потом начали переводить пациентов — товарищи крайне заботливо спускали их вниз на койках.
19
Водонепроницаемое шерстяное пальто с капюшоном, названное в честь великого португальского мореплавателя Ф.Магеллана.