Мы печатаем рассказ об одном дне из жизни Лары.
Была та утренняя рань, когда в деревне доят коров. В хлеву слышен и голос хозяйки — она уговаривает свою Бурёнку стоять спокойно, — и частые удары о дно ведра тугих тёплых струй молока. А в домах ещё по-ночному тихо, утро едва занялось, небо ещё не голубое, а белёсое, будто его облили молоком.
В эту пору в одном из домов деревни Тимоново распахнулось окно. На грядки выпрыгнули две девочки. Шурша огуречной ботвой, опрокидывая хрупкие голубоватые стебли мака, они пробежали по огороду и, добравшись до реки, как были в платьях, с размаху бросились в воду.
Лара переплыла реку первой и, протянув руку, потащила Раю вслед за собой в чащу камышей.
На воде с глухим бульканьем рябили круги — рыба играла на утренней заре. Но ни одного звука не доносилось с противоположного берега, где стоял дом, в котором девочки провели ночь взаперти…
Разведчицам было дано задание пробраться в Морозово; но по дороге, в Тимонове, их задержал немецкий патруль. Девочки хорошо знали дом, в который их привели: здесь раньше была изба-читальня, а теперь перед ними, упёрши руки в бока, стояла хозяйка, жена раскулаченного Антона Юркина.
— Никак, печенёвские Ларька да Райка? Зачем пожаловали?
— Мы нанимаемся рожь жать.
— Жать, значит? Что посеешь, то и пожнёшь. Так-то… Нет тут больше вашей читальни, тут опять мой собственный дом.
Всю ночь бабой-ягой сидела у окна Антонова жена, стерегла девочек, лежавших на печи. Но, когда стало рассветать, женщина не утерпела, пошла доить корову.
Под окнами прохаживался часовой, но девочки знали, что в другой половине дома есть ещё окно, которое выходит на огород…
Из своей камышовой засады они видели сейчас и это окно и всю юркинскую усадьбу. Там царила тишина.
— Ещё доит! — сказала Лара. — Надо, пока не спохватилась, подальше уйти…
Из осторожности пошли камышами. Лара была самой младшей в партизанском отряде, её сперва даже не хотели принимать из-за возраста, а потом увидели, что эта девочка ни в смелости, ни в стойкости не уступит старшим. И сейчас, пробираясь в камышах, она не отставала от Раи, которая была на два года старше. Мокрое платье хлестало по ногам, девочку знобило, от голода и бессонной ночи мутилось в глазах.
— Замёрзла? — спросила Рая.
— Ничуть не замёрзла!
— Да разве ты скажешь! А у самой зубы стучат.
Вода в реке всё розовела и розовела, и, когда девочки подошли к Печенёву, где жили бабушка Лары и мать Раи, из-за горушки блеснул огромный край солнца.
— Завернём к маме, больше негде укрыться, — сказала Рая.
К дому Раиной мамы можно было подойти незаметно — на усадьбе росла ещё не сжатая рожь. Когда Раина мать увидела две фигурки, словно перепёлки вынырнувшие из ржи, она тихо ахнула.
Иной раз девочки заходили украдкой по вечерам или ночью, а тут явились среди бела дня грязные, мокрые.
— Куда же мне вас спрятать? Разве что в подпол…
Зимой в подполе хранилась картошка, сейчас там было пусто. В полумраке белели четыре столба, подпиравших основание печки. Даже в такую опасную минуту Лара не растерялась: у неё хватило и смётки и выдержки проверить, как надо встать за столбами, чтобы не увидели.
— Рая, зажми подол в коленки. Подбери волосы. И не шевелись.
Едва Лара успела спрятаться сама, как на крыльце застучали солдатские сапоги. Стоя напротив Раи за столбом, Лара улыбалась, чтоб подбодрить подружку, но у самой сердце так и стучало.
Стук сапог всё ближе и ближе… вот уже над самой головой. Люк с грохотом открылся. В отверстие заглянули два немецких солдата.
— Тут можно нога сломать, — сказал грубый голос. — Баба, где есть лестница?
Раина мать ответила, что лестницы нет, надо прыгать вниз.
— Это ты прыгать, а мы будем так видеть, — сказал тот же голос, и жёлтое пятно карманного фонарика заскользило по земляному полу.
Оно походило на светящийся глаз огромного филина, который в темноте выслеживает добычу. Медленно, ощупывая каждый выступ, жёлтое пятно шарило по стенам. Потом огненным взмахом взлетело на потолок и снова соскользнуло на пол, стало подкрадываться к подножию столбов.
Лара увидела, как словно вспыхнули, позолотившись, волосы Раи, а потом… Лара невольно зажмурилась, её ослепила полоса света, молнией скользнувшая между столбами. Но ни одним движением, ни одним вздохом девочки не выдали себя.