В местной забегаловке мы греемся и обсуждаем, чем заняться до вечера. Мне хочется как-то развеселить Веру. Я вижу, что она встревожена моим состоянием, хоть и не показывает вида. И, кажется, у меня есть идея:
— Помнишь, мы собирались летом во Францию?
Вера грустно кивает, а я продолжаю, все больше увлекаясь:
— Ты рассказывала, что Пила — самая большая песчаная дюна в Европе. А ведь здесь, представь себе, есть ее копия — песчаные дюны, «тукуланы».
— Серьезно?
— Еще как!
— Надо обязательно там побывать! Давай спросим у официанта, как туда добраться! — оживляется Вера и вертит головой по сторонам. Замечая официанта, делает ему знак подойти.
— «Тукулан» значит «пески», — подтверждает круглолицый паренек, расставляя посуду. — Это экзотика нашей якутской природы. Договоритесь с местными на базе, и вас отвезут. Я напишу номер.
Довольные, мы обедаем якутскими лепешками и строганиной, но мысли об отчиме не покидают меня. Понемногу в голове снова начинает шуметь. На лбу испарина, рука с вилкой подрагивает.
— Леон, ты в порядке? — уточняет Вера, заметив, что я надолго замолчал.
— Знаешь, я тут вспомнил… Отойду на минутку, а ты закажи десерт. Хорошо?
Делаю вид, что иду в туалет, а сам хватаю куртку и выбегаю из кафе. Возвращаюсь к дому отчима на соседней улице и дергаю дверь за ручку. Закрыто. На всякий случай я стучу, но отклика все равно нет.
Соседние дворы пусты, словно все вымерли. Обычно в каждом дворе есть собака, которая поднимает шум, стоит незнакомцу появиться на улице. А тут вокруг ни души. Я беру кирпич под крыльцом и, на секунду задумавшись, разбиваю стекло веранды. Выдавливаю осколки и просовываю руку, чтобы открыть дверь изнутри.
В доме пахнет травами, сгоревшими поленьями и чем-то кисловато-северным. Первое, что бросается в глаза, — комнаты чисто убраны. Сата очень аккуратная.
Делаю быстрый обход и выясняю, что обитаема только кухня и маленькая спальня. Там я воровато осматриваю шкафы, роюсь в вещах и сразу определяю, где полка отчима. Узнаю его старинную электрическую бритву, вспоминаю, как он мерно жужжал ею, собираясь на службу. А вот и альбом с фотографиями. Под ними нахожу тетрадь. Начинаю листать и слышу чьи-то осторожные шаги. Как же я пропустил их! Они уже возле спальни. Хватаю охотничий нож Михаила, думая, что он сейчас очень кстати, и замираю, прижавшись к стене спиной.
Сильно кружится голова. Очень сильно. Я понимаю, что сейчас упаду…
Когда снова открываю глаза, надо мной склоняется Вера. Я лежу в той же спальне, уже на кровати. Сата тоже тут, она приносит чашку с чем-то дымящимся и говорит:
— Пусть выпьет. Это отвар из осиновых веток с медом.
— Я не буду ничего пить.
Отворачиваюсь к стене и угрюмо жую губы.
— Как почувствовала, куда ты рванул. Не понимаю, зачем было разбивать стекло? Сата просто вышла в магазин, можно было подождать, — укоряет меня Вера, а я вздыхаю. И все-таки беру кружку, делаю глоток. И прошу подать мне блокнот с записями Михаила.
Пока я пью отвар, Сата складывает вещи и спрашивает у Веры про работу. Кажется, пока я был в отключке, они успели познакомиться поближе. Вера охотно поясняет:
— Мы с Леоном вместе работаем в полиции. Я штатный психолог.
Занимаюсь сопровождением личного состава.
Сата вздыхает, качает головой.
— Да, Михаил рассказывал, что старший сын пошел по его стопам. Сам он тоже здесь работал по специальности. Следователем. Люди его уважали, он был честный человек, хотя и немного замкнутый. Может, за свои принципы он и пострадал.
Я листаю записи отчима (он имел привычку тезисно записывать то, что делал) и вижу, что последние месяцы он занимался делом о незаконном захвате земель на берегу Лены. Вспоминаю, что слышал что-то такое от хозяина гостиницы, в которой остановился. Тот обсуждал беззаконие с женщиной-администратором.
Кажется, Макс рассказывал, что участок Михаила находился там же. Захватчики-коммерсанты хотели выкупить и его землю, но он не соглашался. Спрашиваю об этом у Саты, но в ответ она хмурится:
— Да, когда-то он купил двадцать соток земли по бросовой цене. Тогда он думал поставить там дом, но потом не стал ввязываться в строительство. Тем более выяснилось, что там находятся какие-то древние захоронения, и местные активно боролись за сохранения неприкосновенности земли. Вроде он хотел отдать участок старейшинам, чтобы там поставили часовню. А потом явились эти пришлые и стали делать на священной земле свой бизнес. Люди пытались бороться… Подавали заявления в прокуратуру, но его не принимали. То одно, то другое. Не знаю всех подробностей. Михаил был молчаливым, я же говорила. Не любил попусту сотрясать воздух, если новостей не было, он просто молчал. Или читал. Меня это устраивало. Так мы и жили — рядом, но каждый в своих мыслях.