— Он-то причем?
— Я уже говорил об определенного рода подпитке духовного идеала творчеством очередного великана, ибо он сделался владыкой Самии.
— Может, САМ и есть идеал, сложенный тысячелетиями?
— Будда, когда его спрашивали, есть ли бог, молчал. Я не Будда, тем не менее промолчу, значит, не отвергну, но и не подкреплю.
— Я учился соображать под воздействием ваших постулатов, господин Магмейстер. Как же, однако, временами мне очень бывал неприятен ваш скептицизм.
— Категория приятного из области галантности и гурманства. Сферы интеллекта не приемлют приятности. По их части ни кого не щадящая точность.
— Интеллект окрашивается во все тона человеческих чувств.
— Когда он блефует. Есмь идеал и есть блеф, подменяющий его собой.
— Не все, что есмь и есть, достойно выражения.
— Все.
Они насупились и опять замолчали.
Звонок Болт Бух Грея примирил их. Полуночная информация по телевидению принесет народу Самии обалденный рескрипт священного автократа о придании в распоряжение верховного держревизора специальных войск, подчиненных ему и только ему, а также о том, что верхдержреву дается право арестовывать правительственных лиц вплоть до самого священного автократа, чем Курнопа-Курнопай, которого раньше ничто не могло ублажить, конечно, будет доволен, ибо ни одна формация на протяжении планетарной истории ни разу не поднималась до состояния, когда бы правитель отдавал свою судьбу какому-либо чиновнику, находящемуся в подведомственной ему иерархии.
Болт Бух Грей говорил бесстрастным тоном электронного диктора, но Курнопая весть об умопомрачительном рескрипте почему-то не настораживала. На миг в его уме скользнула мысль о мистификации, однако сразу забылась. Вполне вероятно, что натура, руководствующаяся сомнением и подозрительностью, в момент, когда по законам опыта и логики нет причин для малейшего доверия, вдруг воспринимает происходящее с полным отрицанием собственной природы.
Прежде чем отключиться, Болт Бух Грей переменил тон и выпалил с жаром:
— Что ж, внук достославной бабушки Лемурихи, ты стремился к всевластию и обрел его. В правдоискательстве ты не был сладострастником. Власть без ограничений, увы, приводит к патологическому сладострастию, сравнимому с кровожадностью карательных отрядов и палачей при гильотинах. Один лишь я за всю земную историю не впал в патологическое сладострастие. Следуй своему покровителю, прямому потомку САМОГО.
Рескрипт, действительно, огласили в полночь по телевидению. Утром Курнопай собирался заехать за альгамейтами в отель, но вынужден был задержаться дома. Неожиданной демонстрацией наглухо затопило улицы столицы. Люди шли, потрясая над собой газетами, на которых сиял крупными розовыми буквами текст рескрипта. Кое-где над головами колыхались обои, натянутые между клюшками для игры в гольф. На чистой стороне обоев таращились, указывая на лозунги, многоглазые духи радости, какими их рисуют в детских книгах. Лозунги провозглашали Болт Бух Грея демократом номер один, надеждой самийцев и человечества. В плакатах, посвященных Курнопаю, подчеркивалось, что он за народ, что он противник узурпаторов разных мастей, что при нем Самия очнется для борьбы, красоты, стыда и верности заветам САМОГО.
Курнопай смотрел на толпы, и то верилось ему, то не верилось, что демонстрация возникла стихийно.
Тем же днем он навестил в казармах приданные ревизорству подразделения.
Благодаря самолету-невидимке, снабженному телекамерами, он понаблюдал деревню альгамейтов, Огому перед ней и противоположный берег. Джунгли самийского берега лежали точно папоротники мезозойские, плотные невпрогляд. На берегу Клингийи джунгли не сохранились. Их вырубили и выжгли для разведения риса, бананов, королевских ананасов, инжира. Операцией, намеченной им (оповещение о действиях за три минуты), предусматривались гидродесанты на деревню выше и ниже нее прямо на Огому; посадку ракет-лягушек, начиненных пехотинцами, среди которых будет он сам, Курнопай намеревался произвести на ритуальной поляне племени, предварив эту посадку выбросом парашютистов в лесные чащобы рядом с ней. Берег Клингийи он тщательно выверил миль на сто в глубину, однако присутствия войск не обнаружил, что, хотя и тревожило его, однако направило на дерзость: не намечать отпора, пока оттуда не последует атака воздушных аппаратов!