Бросив бесплодные попытки вспомнить, кто же этот человек, Ломтев догадался косить глаза и посмотреть табличку на его кресле.
Князь Трубецкой.
Что ж, легче от этого не стало, Ломтев слышал фамилию, но не помнил, как зовут главу рода и понятия не имел, как к нему обращаться. Но, судя по всему, это было не так важно. Можно было просто говорить "эй, ты".
— Мы все слышали, что у тебя проблемы, — сказал Трубецкой и покрутил рукой возле головы. — И вот с этим, и по семейной части. В конце концов, в "Золотую осень" просто так не попадают, и выбраться из нее можно только одним способом — вперед ногами. Как правило.
— На всякое хитрое правило есть целая пачка исключений, — сказал Ломтев.
— Особенно если речь идет о старой гвардии, — согласился Трубецкой. — Но все же, как тебе удалось поправить… все?
Такого разговора, в той или иной форме, Ломтев ожидал, так что успел подготовиться и разработать свою легенду.
— У меня была клиническая смерть, — сказал он. — Я умер, а потом возродился, и у меня началась новая жизнь. Смерть здорово прочищает мозги, знаешь ли. Ну, и все остальное тоже.
Легенда, конечно, была сильно так себе, но кто станет проверять слова близкого друга самого императора?
— Это само собой, — согласился Трубецкой. — Но ты же понимаешь, что всех интересуют подробности. Как тебе удалось поменять Зевса на Посейдона?
— Ты ж понимаешь, если я расскажу, то этот фокус сможет повторить любой желающий, — усмехнулся Ломтев. Он полагал, что эту шутка, но лишь частично. В мире, где все решала сила, информацией об источниках этой силы делиться было не принято.
— Ну хоть мне-то ты можешь сказать, — не сдавался Трубецкой. — Хотя бы в общих чертах.
Ломтев подумал, что, может быть, его уже раскрыли, и в этой короткой беседе он выдал себя десять раз, сказав что-нибудь такое, чего никогда не сказал бы старый князь. В конце концов, его тут должны были знать, как облупленного, пусть не все, но хотя бы несколько человек, и Трубецкой, вполне возможно, в это "несколько" как раз входил.
С другой стороны, они давно не виделись, старый князь лежал в больнице и некоторое время изображал из себя овощ, а потом вышел оттуда нетипичным способов, не вперед ногами, как подавляющее большинство пациентов, да еще и умудрился сменить вектор силы.
Может, и прокатит, подумал Ломтев. Хотя бы некоторое время.
А много времени он все равно себе не давал и долгосрочных планов не строил. Его главную проблему надо было решать быстро, или она не может быть решена в принципе.
— Ладно, — для вида сдался он. — Тебе я скажу, но только тебе, старый приятель.
— Дальше меня эта информация не пойдет, — заверил его Трубецкой, и это, конечно же, была ложь, и оба они, конечно же, это понимали, но таковы были правила игры.
— Как ты понимаешь, у меня были проблемы с сыном, — сказал Ломтев, и это была истинная правда. Эти проблемы с человеком, который считался его сыном, и по сей день никуда не делись. — Мы… повздорили, и после этого я оказался в больнице.
Он намеренно сделал паузу перед словом "повздорили", чтобы собеседник мог сам додумать контекст. И, судя по понимающему кивку, Трубецкой его таки додумал.
— Уже потом, после того, как все случилось, я обсуждал эту ситуацию с мозгоправом, пытаясь понять, как же это произошло, — сказал Ломтев. — Ну из этих, новомодных, ты знаешь…
— Шарлатаны они все, — сказал Трубецкой.
— По большей части, да, — согласился Ломтев. — Я тоже раньше так считал, да что там, и до сих пор так считаю, но пару здравых мыслей он мне все же подсказал.
— Например?
— Когда я оказался в больнице, я на время потерял контакт со своей силой, — сказал Ломтев. Трубецкой насторожился, а Ломтев внутренне обреченно вздохнул. Это была самая узкая часть истории, потому что все, по крайней мере все заинтересованные лица, знали, в каких случаях и при каких условиях происходит эта потеря контакта. И до сих пор процесс считался необратимым. Но без некоторой доли вранья никакая история бы не сработала, а говорить правду Ломтев не собирался ни при каких условиях. Ее и так уже, на его взгляд, слишком много людей знали. — Когда связи начали восстанавливаться, у меня была депрессия. Я был эмоционально вымотан, и мне не хотелось иметь ничего общего ни с сыном, ни с прежней жизнью, и в результате… получилось то, что получилось.
— То есть, ты сменил вектор силы, но сам не понял, как это произошло? — уточнил Трубецкой.
— Большую часть времени я думал совсем о другом, — сказал Ломтев.
Трубецкой задумчиво покачал головой. Неизвестно было, поверил и он в эту историю, и если поверил, то насколько, но явно понял, что дальнейшие расспросы ни к чему больше не приведут.
— А с кем, ты говоришь, ты консультировался? — уточнил он.
За этим невинным на первый взгляд вопросом могло стоять слишком многое, поэтому у Ломтева даже в мыслях не было на него отвечать.
— А что, — ухмыльнулся он. — У тебя все настолько плохо, что ты готов обратиться за помощью к шарлатану?
— Наоборот, я собираюсь обходить его десятой стороной, — расхохотался в ответ Трубецкой. — Потому что это какая-то чушь. Это так не работает, и ты сам понимаешь, что это так не работает. Не может этот выбор зависеть исключительно от твоего желания.
— Это плохое объяснение, — согласился Ломтев. — Но оно все равно лучшее из имеющихся у меня на данный момент.
— Если тебе на самом деле интересно, то я могу посоветовать тебе одного волхва, — сказал Трубецкой. — Съезди к нему, возможно, он поможет тебе разобраться.
— Непременно, — сказал Ломтев.
— Если ты не против, я хотел бы составить тебе компанию.
— Конечно, — сказал Ломтев. — Как только разберусь с делами, так сразу же и съездим.
— Зная я твои дела, — хохотнул Трубецкой. — Жениться снова удумал на старости лет?
— Новый дом, новая кровь, — сказал Ломтев.
— Новую фамилию, опять же, надо кому-то передать…
— Разумеется, — сказал Ломтев.
Трубецкой явно намеревался сказать что-о еще, но, к великому облегчению Ломтева, их беседу прервал стук молотка. Спикер занял свое место на трибуне и призвал высоких собравшихся к тишине и порядку.
Следующие несколько часов своей жизни Ломтев посвятил законотворчеству.
Совет князей проходил не в полном составе, многие, в том числе, и князь Громов, укативший по своим делам в Петербург, отсутствовали, и потому действительно важных для империи вопросов в повестке дня не стояло.
На всякий случай сверившись с заученным на память списком, Ломтев еще раз убедился, что великому князю наплевать на обсуждающиеся сегодня законы и поправки, а потому временно избавленному от гнета Меншйфикова Ломтеву можно голосовать, как ему заблагорассудится, и он даже честно попытался вникнуть в суть первых двух обсуждений, но совершенно в этом занятии не преуспел и предпочел воздержаться. В дальнейшем же он голосовал, подсматривая за действиями князя Трубецкого и нажимая те же кнопки, что и он, и если в тот день был принят хоть один закон, хоть одна поправка, чуточку улучшающая жизнь трудового народа империи, сознательно Ломтев к этому никакого отношения не имел.
Да его это и не слишком волновало.
***
Вдоволь налюбовавшись на открывающееся перед ним зрелище, Ломтев вернул Владу бинокль.
Надо сказать, что Влад был экипирован куда лучше. Вместо бронежилета он нацепил полный комплект легкой брони, снабженной кучей специальных карманов и отделений для всяческих хитроумных устройств, за спиной у него висел небольшой, но плотно набитый рюкзак, а под рукой была снайперская винтовка с увеличенным магазином и каким-то сложным прицелом, аналогов которому Ломтев в своем мире не видел.
Наверное, особая местная оружейная магия.
— Крайний срок, в который мы должны уложиться, это сорок минут, — сказал Влад. — Вошли, сделали что надо, и ушли. Но я предпочел бы управиться за двадцать. Вы же понимаете, что чем быстрее, тем лучше.