После этого он рванул рычаги, и трактор, лязгая гусеницами, попер прямо к воротам. Остальные пенсионеры вприпрыжку побежали следом. Потом они по очереди обкатывали трактор на пустыре, и видно было, как неохотно, шумно споря и упираясь, уступали они друг другу место за рычагами. Трактор работал как зверь.
Прометеев посмотрел, посмотрел и, когда старички вдоволь накатались, подошел к ним и что-то сказал. Те сначала зашумели, руками размахались, но понемногу успокоились. Потом поставили трактор на место и разошлись по домам.
Глава ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
в которой клюквинцы выкладываются до последнего
Весь следующий день Евгений Николаевич звонил в клюквинскую контору. Хотел узнать, как выполняется его приказ. Но телефон там весь день не отвечал. Потому что управляющий с самой зорьки работал в поле на том самом тракторе, который отремонтировали старички пенсионеры. Уничтожал сорняки.
А с вечера того же дня на поля вышли все три посевных агрегата. Работали ночь напролет. Первым остановился Иван Алексеич:
— Не могу больше, отдохнуть надо!
Прометеев тоже с непривычки едва держался на ногах.
Один Пашка храбрился:
— Если собраться, то еще часика три-четыре можно поработать!
С того дня, как его команда с разгромным счетом выиграла у футболистов «Пламени», Пашку будто подменили, он так и рвался к работе. Вот и сейчас заупрямился.
Но тут из леска неожиданно выскочили старички пенсионеры в промасленных комбинезонах. Бросились к тракторам. Пашку Лука Федотыч чуть не силой вытащил из кабины.
— Чур, уговор! — напомнил старичкам Прометеев. — Ваша смена — четыре часа.
— Совсем за детей нас принимаешь, — проворчал Лука Федотыч, берясь за рычаги. — Шел бы спать, не терял время!..
К вечеру третьего дня клюквинцы засеяли зерновыми культурами последнее поле. Оставалась еще кукуруза, но эту теплолюбивую южную культуру даже по плану полагалось сеять в самом конце мая.
Глава ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
в которой Иван Алексеич находит выход из безвыходного положения
Как следует отоспавшись после двух бессонных ночей, Прометеев с Иваном Алексеичем вышли посидеть на крылечке, поговорить о предстоящих делах. А дел у крестьянина в летнюю пору всегда хватает. Посевная кончится, оглянуться не успеешь, как уже и сено пора косить.
— А богатырскую рожь когда будем сеять? — спросил Ромка.
— Да в этом году, пожалуй, ничего не выйдет, — сказал Прометеев с некоторым смущением. — Ни одного свободного поля не осталось. Негде ее сеять. Понимаешь? — и развел руками.
— Сами обещали! Так нечестно!
— Верно, обещал, — не стал отпираться Прометеев. — Но ведь ты слышал, что сказал главный агроном. Он не разрешил сеять богатырскую рожь, а я не сумел его переубедить.
— Но вы же обещали! — Ромка ничего не хотел понимать. — Так нечестно! — и сердито отвернулся от Прометеева.
— Ну будет тебе, будет, у нас с тобой еще все впереди, — Прометеев дотронулся рукой до Ромкиного плеча. — Не заметишь, как год пройдет, а уж в следующем году…
Ромка дернул плечом. И тут Иван Алексеич сказал:
— Не дергайся, дай подумать! Кажется, есть выход. Забыли мы про одно полюшко. С пятачок оно правда, но для опыта, я думаю, сойдет. Это вот где: за речкой, у самого болота…
— А я и не знал, что за речкой есть поле! — удивился Прометеев и принес из комнаты схему, на которой были изображены все клюквинские поля. — Вот и здесь его не нарисовали!
— Все правильно, — кивнул Иван Алексеич. — Когда рисовали эту схему, оно уже считалось выбывшим из севооборота. С прошлой весны, как мост через речку снесло паводком, на тот берег можно попасть только вброд. Трактор с плугом еще переедет, а с сеялкой туда не сунешься…
— А мы его засеем! — воспрял духом Прометеев и, поставив на схеме кружок, в том месте, куда ткнул пальцем Иван Алексеич, написал мелкими печатными буквами: «Опытное поле».
Тут же они с Иваном Алексеичем договорились, что съездят завтра туда на тракторе и на месте обсудят, как лучше подготовить это полюшко к посеву богатырской ржи.
— Я тоже хочу поехать! — затрясся от нетерпения Ромка.
— Тебе в школу завтра! — напомнил ему Иван Алексеич.
Глава ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
в которой Слава подключается к операции «Сам-семьсот»
— Гляди, что у меня есть! — Ромка достал из портфеля тетрадку, а из тетрадки — вдвое сложенный лист, развернул его и показал Славе перерисованную схему клюквинских угодий.