— А уж раз начали по-хозяйски вести дело, так и надо продолжать, — подытожил разговор Иван Алексеич.
Не позднее, не раньше, а в самую пору скосили овес и ячмень с горохом. Столько питательного сена заготовили, что на всю зиму коровам должно хватить. А чтобы и весной их было чем кормить, в начале июля, под самые дожди, опять засеяли эти поля разной травой. К началу сентября трава вымахала по пояс…
А на другой половине полей хлеба налились. Колосья крупнющие, увесистые. Такие хлеба убирать комбайнерам только в радость. А когда работа в радость, то и идет она споро.
Осенью выдалось с десяток сухих теплых дней, а так все дожди, холода и белые мухи. Но клюквинцам и десяти дней за глаза хватило, чтобы убрать весь хлеб. Когда подсчитали урожай, то оказалось, что зерна у них в два раза больше, чем планировалось. И все сверхплановое зерно они отвезли в другие отделения. Потому что другим отделениям тоже надо выполнять план, а как его выполнишь, если на своих полях ничего не выросло.
Но ведь и то правда: одному с сошкой не накормить семерых, которые с ложкой. Несмотря на щедрую помощь клюквинцев, другие отделения, а значит и весь совхоз, не смогли выполнить план.
Правда, другие совхозы и колхозы района собрали еще меньше зерна, поэтому бородинцы удержались на первом месте. Эх, если б они еще и план выполнили! А ведь могли. Спокойненько.
— Все Прометеев! — говорил Евгений Николаевич директору. — Нипочем ему честь совхоза! Если бы клюквинцы не скосили половины зерновых на сено, они собрали бы не в два, а в четыре раза больше зерна, чем планировалось. И тогда…
Андрей Константинович поднял на главного агронома тяжелый взгляд и спросил:
— А если бы Прометеева не было? Предположим, весной я не принял бы его на работу в совхоз? Сколько бы зерна собрали нынче клюквинцы?
Как и следовало ожидать, Евгений Николаевич ничего на это не смог ответить. Только покраснел и обиженно поджал губы.
Глава ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ
в которой Андрей Константинович принимает верное решение
Теперь клюквинцы вволю давали совхозным коровам сена. И коровы не оставались в долгу. Надои молока все росли и росли.
Казалось бы, это должно было только радовать директора и главного зоотехника. Ан нет, не радовало. И на то были причины.
Слава — он к этому времени уже вернулся с Озера — нередко по вечерам слышал, как отец с матерью, обсуждая между собой совхозные дела, всякий раз с непонятным беспокойством говорили о добрых переменах в жизни клюквинцев.
— Всю пятилетку ждали, когда совхоз отремонтирует им ясли и клуб. А тут взяли и сами отремонтировали, — удивлялся отец. — Всей деревней две недели поработали — и готово! Теперь на спевки ходят, пьесу какую-то ставить хотят. Ну, это ладно, пусть их поют, лишь бы не пили. Так ведь они других смущают. Вчера Василий Семеныч Белов пришел с заявлением. Хочет в Клюквину вернуться. Рыба ищет где глубже, а человек — где лучше. Лучших Прометеев переманит к себе, а кто в других отделениях останется? Разгильдяи да пьяницы?
Мать согласно кивала:
— Как ясли-то клюквинцы отремонтировали, сразу восемь женщин пошли на ферму работать. То у них не хватало доярок, а теперь вроде бы лишку стало. Я уж думала, кто-нибудь на центральную ферму попросится, там совсем некому работать. Сейчас из Клюквиной никого не выманишь. В две смены, говорят, будем на ферме работать. По восемь часов, как в городе!
— Глядишь, и финскую баню захотят построить, — невесело пошутил отец.
— А возьмут и построят! — сказала мать. — Года не прошло, а как зажили. Прямо другое государство.
— Вот именно, — вздохнул отец. — Не знаю, как дальше работать…
Слушая такие разговоры родителей, Слава однажды спросил:
— Разве это плохо, что в Клюквиной стало хорошо?
Отец, как мог, растолковал, в чем тут дело:
— Понимаешь, надо, чтобы везде было хорошо. А когда хорошо только в одной Клюквиной, то получается, что клюквинцы на каком-то особом, привилегированном положении. Другим-то обидно…
— А ты сделай так, чтобы везде было хорошо, — сказал Слава. И не подумав, брякнул: — Ромкин отец говорит: если бы Прометеев был директором, у него все работали бы, как в Клюквиной.
Отец побагровел, глаза его гневно засверкали. Опрокинув стул, он выскочил из-за стола и, бросив на ходу: «Я им покажу, какой я директор!..», побежал в гараж.
Через несколько минут он уже мчался на «уазике» в сторону Клюквиной. Пока ехал, поостыл. А когда встретился с Прометеевым, то уже и не вспомнил, что хотел показать ему и Ивану Алексеевичу. Вместо этого он попросил Прометеева научить полеводов и животноводов всех других отделений работать так же хорошо, как работают клюквинцы.