–Осмелюсь напомнить тебе о самоволке на обувную фабрику. Ты думаешь, тут лохи сидят?!! Шалишь, брат, шалишь. Мы не зря хлебушек едим… – подполковник Чибис ещё что-то бубнил, чего я уже не мог слушать, ибо его «выстрел» оглушил меня, сделал похожим на выжатый лимон. Покачиваясь, я вышел из штаба и не знал, как быть дальше. Кому пожаловаться, кому поплакаться в жилетку, у кого искать поддержку?!! До Бога, ой! как высоко, и рядом ни одного «отца родного» нет. Ах, социализм, социализм! Привыкли мы к твоей соске, к «материнской титьке», – без них мы просто пустое место. Что-то ещё мерещилось в моём мозгу, но басовитый голос капитана Чистосердова вывел меня из кошмарного сна:
– Мы уже и старших по званию не замечаем, честь не отдаём. Как-то это на тебя не похоже. Что случилось? Ты в слезах, – Владимир Сергеевич (так худрук разрешал звать его, когда мы были с ним тет-а-тет) ловко взял моё заявление и стал на ходу читать, двигаясь в сторону подъезда, где в полуподвале находилась оркестровая студия. Я ковылял за ним. Возвращая лист, капитан сказал, – понятно. Тебя маленько контузило. Но ты же боец. Крепись! В жизни нашей, – он подчеркнул последнее слово, – бывает и хуже, но реже. – Владимир Сергеевич захохотал своим раскатистым басом, перед дверью в студию взял меня под ручку. Почти шёпотом спросил, склонив на бочок голову, как бы приготовился слушать мой шёпот. – Слово «отказать» понятно, но почему без «оглашения причин отказа». А?!
Пришлось рассказать ему про самоволку. И хотя времени с той поры утекло ой-ё-ёй сколько, мне стало стыдно перед этим святым человеком. Уши мои и лицо стали пунцовыми. От кого я скрывал так тщательно свою оплошность?!! Почему не признался сразу?!!
–Дурак, батенька, дурак! – раскатистый бас его смягчила драпировка стен оркестровой студии. Но смех, последовавший за этим, слышен был, наверное, в соседнем подъезде. Я уже приготовился вслух выразить согласие со старшим по званию и по положению, но капитан прервал мои намерения.
–Я не про тебя, – успокаивающе мягко сказал Владимир Сергеевич, подсаживаясь к столу. Он ловко переложил языком дымящуюся сигарету из правого уголка губ в левый, прикрыл левый глаз от дыма. Снова хохоча, взял красную трубку с красного телефона. Это связь с управлением дивизии.
–Товарищ полковник, здравия желаю! – капитан говорил с замполитом дивизии полковником Бабушкиным, продолжая хохотать, – да рассмешил тут меня ваш любимчик, начальник ансамбля.
–Что случилось? – послышалось в трубке в ответ.
–Ему подполковник Чибис не дал разрешения поступать в университет.
Уже второй раз за довольно короткий промежуток времени я «упал с неба на землю». По тону разговора двух офицеров, я понял, что оба они недолюбливали Чибиса. Даже насмехались над ним. Меня второй раз макнули в купель. Как засыхающий комнатный цветок после полива, я стал приходить в себя. Для меня это значило, что ещё не всё потеряно.
Чистосердов отслонил трубку от уха, чтобы я хорошо слышал слова полковника. Он приказывал мне идти снова в кабинет Чибиса с заявлением. Через пять минут он позвонит подполковнику.
Когда я открыл дверь кабинета Чибиса, красный телефон так затрезвонил, что, наверное, и на улице было слышно. Подполковник, как ошпаренный, вскочил со стула, вытянулся в струнку, будто на пороге появился не я, а полковник или, не дай бог, генерал, командир дивизии. Я не решился заходить в кабинет, а прикрыл дверь, но не до конца, чтобы слышать хотя бы окончания разговора, и тогда войти. Этого делать мне не пришлось. Когда в красной трубке громко звякнуло, к двери спешно подбежал подполковник. Сквозь сжатые от злости зубы, он прошипел, как змея:
–Чтобы ноги твоей здесь больше не было, – и громко прямо пред моим носом хлопнул дверью.
Меня снова ткнули носом в лужу, повозили, повозили в ней по грязи, и, как оплёванный, я шёл к Чистосердову. На ходу вспоминал телефонный разговор больших начальников.
–Мне совесть не позволяет дать ему разрешение, – нагловато оправдывался Чибис, сказав про самоволку.
–Что, он был задержан! Отбыл наказание на гауптвахте? Или вам кто-то нашептал на ушко?!!
–Информацию я получил из верного источника.
–Два года назад, когда это произошло, я тоже получал эту информацию, но ведь не пойман, – не вор.
–Так-то оно так, но мне совесть не позволяет поступить иначе.
Бабушкина удивляло упорство Чибиса. Он не ведал, что указание жены для подполковника превыше всего. Ведь ослушайся подкаблучник домашнего «генерала», до скончания века. «пила» будет рвать его на мелкие кусочки. Как это неприятно. Не приведи господь!
Старший по званию и по положению офицер попытался фактами припереть к стенке строптивого вояку.