И вот показался старинный город Кентербери. Мое настроение улучшалось с каждой минутой, так как город с возвышавшейся над крышами домов башней собора был издали очень красив.
Мы приехали в сумерках, и нас ожидал роскошный пир. Король, казалось, снова обрел хорошее настроение. Он улыбался и милостиво беседовал со мной, собственноручно отрезав мне кусок мяса, что являлось великой честью.
Отец Санси, мой духовник, наблюдал за мной. Я знала, что в постный день не должна есть мяса, – но я была голодна и в душе моей зрел бунт против всех и вся. К тому же я ликовала после одержанной в карете победы и, с аппетитом поедая мясо, что, по-видимому, нравилось королю, старательно избегала взгляда своего духовника. У меня уже были готовы извинения; когда он сделает мне выговор – а он его, несомненно, сделает, – я объясню отцу Санси, что раз я приехала жить в эту страну, то должна уважать ее обычаи. Я надеялась, что мой духовник не слышал про историю с каретой.
После пира король сообщил мне, что устроит небольшую церемонию венчания. Мы были женаты, это правда, но только по доверенности, а он хотел лично присутствовать на собственной свадьбе. Церемония будет скромной и недолгой… но все равно это будет свадьба.
Нас обвенчали в огромном здании, и все могли убедиться, что мы лично связали себя брачными узами.
Я была в ужасе от состояния своей комнаты, и кровать в ней определенно была не лучше той, на которой я спала прошлой ночью. Казалось странным, что это – мое брачное ложе, которое я разделю с королем. Неужели англичане – и впрямь дикари? Смогу ли я когда-нибудь привыкнуть жить в таких условиях?
Мами помогла мне раздеться и отпустила остальных женщин, так что мы смогли ненадолго остаться одни. Я видела, что ее все еще трясет после инцидента в экипаже.
– Вы поступили неправильно, – сказала она. – Вам не следовало настаивать…
– Я настаиваю и буду продолжать настаивать, чтобы ты ездила со мной в карете, как во Франции, – решительно заявила я.
– Мы сейчас не во Франции, – напомнила Мами. – Вы должны приспособиться к обычаям той страны, в которой живете… Особенно если вы королева.
– Я не собираюсь ни к чему приспосабливаться… и буду вести себя так, как мне нравится, – упрямилась я. – Я тебе скажу, почему в Англии все так странно. Ведь все эти люди – еретики… и, значит, они немногим лучше дикарей.
– Будьте осторожны, – покачала головой Мами.
– Королева я или нет?! – негодовала я.
– Вы – супруга короля, что делает вас королевой, но титулом своим вы обязаны мужу, – проговорила Мами.
– Слушая тебя, можно подумать, будто ты на их стороне, – обиделась я.
– Я всегда на вашей стороне. И вы это прекрасно знаете, – ответила Мами.
Тут мы бросились друг к другу и крепко обнялись.
Мами была очень серьезна.
– Нынче ночью вы разделите ложе с королем, – напомнила она. – Вам известно, что от вас требуется?
Я кивнула.
Я заметила беспокойство в ее глазах.
– Вам придется любить вашего мужа, – сказала Мами.
– Не уверена, что собираюсь это делать. Сегодня днем, в экипаже, я ненавидела его, – ответила я.
– О, моя маленькая королева, если не научитесь обуздывать гнев и сдерживать свою ярость, то вам придется плохо! – встревожилась Мами.
– Но ведь сегодня моя ярость принесла нам победу, не так ли? Я настояла на своем, и ты поехала в карете, – возгордилась я.
– Думаю, было бы куда лучше, если бы я тихонечко вышла из экипажа и извинилась за незнание английских обычаев. Король бы все понял, и на том дело бы закончилось, – сказала Мами.
– Дело закончилось моим триумфом! – возразила я.
– Будем надеяться, что оно действительно закончилось, – прошептала Мами.
– Что с тобой? Почему ты сегодня какая-то не такая? В прежние времена ты всегда смеялась, – упрекнула я свою любимую фрейлину.
– Прежние времена кончились, – грустно проговорила она. – Попытайтесь не забывать, что мы с вами в другой стране… и что теперь страна эта стала нашей.
– Я изменю ее, – уверенно заявила я.
– Вы говорите, как дитя, – сказала Мами.
Я прищурила глаза.
– Разве? Моя мать и сам папа сказали, что я должна ее изменить. Они что, тоже дети? – съязвила я.
– О, будьте осторожны, девочка моя, будьте осторожны! – предостерегла меня Мами.
Я так и не смогла рассеять тревог Мами, столь для нее необычных. Я бы рассердилась, если бы не понимала, что такая перемена в настроении Мами вызвана лишь заботой обо мне.
Но Мами не могла отнять у меня моего триумфа. Ведь в карете я победила! Этого нельзя было отрицать. Хотя я отлично помнила, что моя собственная мать относилась к моим выходкам – вроде сегодняшней – отнюдь не так снисходительно, как Карл. Если бы такое произошло во Франции, меня бы отчитали, наказали и не подумали бы обращать внимания на мои капризы.
Но сейчас меня волновала предстоящая ночь.
Как все это отличалось от королевского отхода ко сну в Лувре! Здесь монарха раздевали лишь двое дворян, и по французским меркам такой образ жизни казался весьма странным и совсем не королевским.
Потом король вошел в ту жалкую, безобразную комнату, где я ждала его, и огляделся. Я было подумала, что он собирается сказать что-то о ее убогости – и, возможно, извиниться, – но, по-видимому, он лишь хотел убедиться, что мы остались одни.
Затем он подошел к двери и запер ее на ключ.
В своем ночном одеянии Карл выглядел совсем другим – он потерял ту внушительность, которая так напугала меня в карете. Впрочем, он, кажется, забыл про всю эту историю. Да и днем он разозлился не на меня, а на Мами, что поразило меня своей чудовищной несправедливостью.
Карл лег на кровать и уложил меня рядом с собой; затем обнял меня и стал говорить, как он счастлив моему приезду, как я ему нравлюсь… И еще он напомнил мне, что наша обязанность – иметь детей.
Я слушала и ждала.
Я была покорной в его объятиях. Помня о своем долге, я решила, что, собравшись с духом, смогу выдержать все…
А потом я лежала, сбитая с толку, и удивлялась, почему люди вроде мадам де Шеврез, герцога Бэкингема и графа Голланда в таком восторге от подобных сцен.
Король же казался вполне довольным. А я… Утомленная всеми переживаниями минувшего дня, я быстро уснула.
Утром, когда я открыла глаза, дверь нашей опочивальни была отперта, а короля на ложе не было. Мои дамы вошли, чтобы помочь мне с туалетом, а Мами вопросительно посмотрела на меня.
Я кивнула.
– Да. Это случилось.
– И вы?..
Я пожала плечами.
– Могло быть хуже…
– Я знаю, король добр, – сказала Мами.
Но она все еще держалась как-то неловко, и я решила, что она никак не может забыть об истории с каретой.
– Не нравится мне эта Англия, – сердито завила я. – И король мне не нравится. Я хочу домой!
– Тш-ш, – прошипела Мами. – Не дай Бог кто-нибудь услышит!..
Я бросилась к ней и уткнулась лицом ей в грудь, а Мами укачивала меня, как ребенка. Мне хотелось поведать Мами, что только благодаря ей я способна находиться в этой ужасной стране, что я устала быть королевой Англии и хочу снова стать просто французской принцессой.
– Хочу домой, – плакала я.
– Тш-ш, – успокаивала она. – Не будьте ребенком.
Мы провели в Кентербери еще одну ночь, похожую на первую, и я была рада покинуть грязные обшарпанные комнаты и оказаться на свежем воздухе, среди лесов и полей. Мы проезжали мимо зеленых лугов и величественных деревьев – и надо признать, места эти были очень красивы. Когда Кентербери остался позади, я почувствовала себя лучше. Мне не очень нравился мой муж, но я надеялась, что буду видеться с ним не слишком часто. Днем я буду проводить время с Мами и моими придворными дамами; мы сможем вместе танцевать, петь, шутить и презирать нашу новую страну, тоскуя по далекой родине. И тогда я смогу вынести жизнь с английским монархом.