Мы прибыли в Грейвсенд, где должны были остановиться в гостях у графини Леннокс. Она дожидалась нас – и приветствовала короля с величайшим почтением. Затем повернулась ко мне и низко склонилась передо мной. Она сказала, что для нее великая честь принимать нас, и добавила, что у нее есть важные новости, которые она должна немедленно сообщить государю.
Графиня очень серьезно посмотрела на нас и продолжила:
– Чума, Ваше Величество. Вам и королеве очень опасно проезжать по улицам Лондона.
– Но народ ждет нас, – возразил мой муж. – Люди хотят увидеть королевский кортеж и насладиться великолепными зрелищами, которые мы намеревались устроить в честь приезда моей супруги.
– Однако дела обстоят так, что в Лондоне вам появляться нельзя, милорд. Вам еще многие скажут об этом, но я сочла своим долгом доложить вам о чуме без промедления.
Как серьезен был король! Казалось, он вообще никогда не смеется. Может, именно поэтому мне было так трудно полюбить его.
И вот, вместо того чтобы устроить нам радушный прием, на который я надеялась, озабоченные люди сгрудились вокруг короля, решая, как поступить.
Меня проводили в покои, где я могла отдохнуть, и Мами пошла вместе со мной. Не успели мы присесть, как явился отец Санси и сказал, что хочет со мной поговорить. Мами ушла и оставила меня наедине с духовником, чего мне сейчас хотелось меньше всего на свете.
Отец Санси начал упрекать меня за то, что я ела мясо в Кентербери, а я ответила заготовленной фразой: я, дескать, всего лишь следовала обычаям своей новой страны.
– Следовать обычаям еретиков! – загремел отец Санси. – Прекрасное начало! И что же вы собираетесь делать дальше? Отречься от истинной веры, потому что таков обычай дикарей, среди которых вы живете?
– Есть мясо и отречься от веры – это разные вещи, отец мой! – возразила я.
– Вы согрешили!.. Вы выказали неуважение к святой церкви! – негодовал он. – Больше этого не повторится, отец мой! – смиренно пообещала я.
Он, казалось, немного успокоился, однако глаза у него по-прежнему горели и весь он был исполнен религиозного рвения. Оглядевшись вокруг, он презрительно изругал комнату, хотя она была намного лучше, чем в Дувре или в Кентербери.
– А сейчас, – продолжил отец Санси, – они боятся провезти вас по улицам Лондона. Чума, говорят они. Позвольте заметить, миледи, что в этой проклятой стране всегда свирепствует чума, и так будет до тех пор, пока сей заблудший народ не встанет на путь истинный! Чума – это кара Божья! Будь проклят тот день, когда мы ступили на эту землю!
– Моя мать так не считала. Как и Его Святейшество, – напомнила я.
Отец Санси погрозил мне пальцем.
– Папа с большой неохотой выдал разрешение на этот брак, но у Его Святейшества были свои соображения. – Он приблизил свое лицо к моему. – Нужно начинать без промедления. Вы избраны для великой цели, миледи, – вернуть этот народ в лоно святой католической церкви!
Я старалась выглядеть серьезной, но жаждала, чтобы отец Санси ушел. Мне так много нужно было рассказать Мами! Я опустила глаза и скромно сложила руки. «В каком же платье мне лучше всего въехать в Лондон?» – спрашивала я себя, глядя в пол.
– Но, – продолжил отец Санси, возвышая голос, – вы ничего не достигнете, если будете есть мясо в постный день.
Самым простым способом отделаться от него было не спорить, хотя удержаться было ужасно трудно! Я прочла вместе с духовником молитву, и наконец он ушел.
В комнату вбежала Мами.
– Я слышала, что мы отправимся в Лондон на барке, чтобы не ехать по зачумленным улицам города, – поторопилась сообщить она. – И вы наденете зеленое платье. Король тоже будет в зеленом наряде. Полагаю, это должно символизировать весну.
Затем я оделась. Мы посмеялись над моим рассказом про отца Санси, и я добавила:
– Я хочу есть мясо и буду есть мясо. Мами, я никому не позволю собой командовать – ни священнику, ни мужу.
– Вы дикое, мятежное создание, – сказала Мами. – И, – добавила она, – всегда такой были.
– И всегда буду, – заверила я ее.
– Поживем – увидим, – подытожила Мами. Мы засмеялись, поскольку она часто говаривала это, когда я была еще совсем крошкой.
На следующее утро я вместе с мужем и придворными поднялась на великолепную барку. Река, казалось, была запружена судами всех форм и размеров, поскольку многие знатные дворяне присоединились к нашему эскорту. Когда мы ступили на палубу, раздался залп из орудий, чуть не оглушивший нас.
Я наслаждалась плаванием по реке. Король, стоя рядом со мной, казался очень ласковым, хотя и серьезным. Интересно, слышал ли кто-нибудь когда-нибудь его смех? Мне следовало бы научить Карла смеяться, однако эта задача казалась столь же трудновыполнимой, как и превращение протестантской Англии в католическую страну.
Мне понравились большие морские военные корабли, на которые мне с гордостью указывал король. Я никогда не видела таких судов во Франции, и когда мы проплывали мимо них, а они отсалютовывали нам из своих пушек, это был самый волнующий момент со времени моего прибытия в Англию.
Уже вечером перед нами возникли очертания лондонского Тауэра[32] – не столь красивого, как наши здания, но весьма внушительного и оставляющего неизгладимое впечатление. Яркие флаги, развевавшиеся на его башнях, выглядели, правда, довольно нелепо, а когда наша барка приблизилась, орудия дали такой громкий залп, что я едва не закричала от ужаса и восторга.
Короля это развеселило. Он чуть улыбнулся – и большего от него ждать не приходилось. Берега реки были запружены народом, выкрикивавшим: «Да здравствует маленькая королева!» Мой муж перевел мне их приветствия, и мне это так понравилось, что я в знак признательности помахала рукой. Народу, по-видимому, это тоже понравилось, а поскольку с лица короля не исчезла вымученная улыбка, то я решила, что сделала все как надо.
Плывя по реке, мы попали прямо в город, а там народу собралось еще больше. Люди не только облепили берега, но и взбирались на стоявшие у причалов суда и оттуда кричали и махали руками. Конечно, это едва не кончилось бедой. Как раз тогда, когда мы проплывали мимо одного такого судна, оно внезапно перевернулось. Полагаю, туда набилось слишком много людей. Судно ушло под воду, а позже я узнала, что на борту было более сотни человек.
Я услышала крики и вопли ужаса. Внимание толпы сразу переключилось на несчастных, барахтавшихся в воде. К счастью, спасателей оказалось много, и в конце концов все тонущие были благополучно извлечены из воды, успев лишь изрядно промокнуть и перепугаться.
Мы плыли по реке, пока не достигли места назначения – Сомерсет-Хауса. В этом месте берег полого спускался к воде. Там мы высадились, и меня торжественно провели в дом. Он был больше, чем те здания, в которых я останавливалась до сих пор, но ему не хватало элегантности наших французских дворцов. Однако плавание по реке освежило меня, а приветственные крики народа – который, казалось, сразу полюбил меня – все еще звучали у меня в ушах, и поэтому я почувствовала себя немного счастливей.
Здесь мы провели ночь. Спали мы на ложе, показавшемся мне очень странным, поскольку раньше я никогда ничего подобного не видела. Однако предполагалось, что я буду взирать на него с благоговением: это ложе когда-то принадлежало королеве Елизавете и она не раз изволила на нем почивать.
Королева Елизавета была лукавой еретичкой, так что я определенно не испытывала почтения к принадлежавшим ей вещам. Более того, спать на ее ложе казалось мне просто омерзительным, и я даже не стала скрывать своих чувств. Но Карл проигнорировал мои намеки и вел себя так, словно я была всем довольна и совершенно счастлива.
Сомерсет-Хаус, однако, стоял слишком близко к городу, поэтому, опасаясь заразы, мы пробыли в этом доме всего несколько дней. Но за это время король успел побывать в парламенте и произнести там свою тронную речь. Я поняла, что речь не имела большого успеха, хотя мне Карл этого не сообщил. Он не заводил со мной серьезных разговоров. В ту пору его вряд ли тянуло вести со мной доверительные беседы. Должно быть, он считал меня легкомысленной и довольно бестолковой девицей – каковой я, по-видимому, и являлась.