– Кажется, ты опять на его стороне, – зло бросила я.
– Никогда… никогда! – заверила меня Мами. – Но вы не правы, любовь моя. Вам надо научиться быть дипломатичной.
– Я ненавижу их всех. Еретики! Дикари! – вскричала я.
Мами смущенно посмотрела на меня.
– Этим горю не поможешь, – вздохнула она.
Несколько дней спустя мне опять доложили о приходе Бэкингема. Я готова была заявить, что не приму его, но Мами, которая была тогда со мной, уговорила меня не оскорблять герцога отказом.
– Постарайтесь успокоиться, – советовала она. – Выслушайте, что он скажет, и ответьте спокойно и мягко.
– Я ни за что не сделаю того, чего он от меня хочет, – упрямилась я.
– Возможно, но в любом случае вы должны вести себя как королева, а не как непослушная девчонка, – укоряла меня Мами.
Вошел Бэкингем, красивый и элегантный. «Как жаль, что я его ненавижу, – подумала я. – Он одевается с таким вкусом, что этого негодяя даже можно принять за француза!»
– Ваше Величество! – Он поклонился и поцеловал мне руку.
Я почувствовала, как в душе у меня поднимается волна гнева. Наверное, глаза мои засверкали, как всегда в таких ситуациях.
– Да будет мне позволено заметить, – продолжил герцог, – что вы стали еще прекраснее, чем раньше. Здешний воздух явно пошел вам на пользу.
– Вы очень любезны, – ответила я почти спокойно.
– Меня послал государь, – сказал Бэкингем.
– О! Он так далеко отсюда, что не может прийти сам? – Я была готова вспылить, но, вспомнив слова Мами, постаралась взять себя в руки.
– Король дал мне одно поручение, – вежливо ответил Бэкингем, – и в связи с этим у меня к вам сугубо личная просьба.
Я подумала: «Какая наглость! Являться с личными просьбами ко мне… после нашей последней встречи!» Но вслух я ничего не сказала, и герцог продолжил:
– Его Величество считает, что теперь, когда вы стали его супругой и королевой, вам следует обзавестись английскими фрейлинами.
– Мои нынешние фрейлины меня пока вполне устраивают, – ответила я.
– Нисколько не сомневаюсь, – учтиво согласился Бэкингем, – однако Его Величество надеется, что так вы скорее овладеете английским языком и усвоите некоторые наши обычаи. Он считает, что если вы всемилостивейше изволите допустить в свои покои благородных английских леди, то те могут оказаться вам весьма полезными…
– О! И кого же он предлагает? – вежливо осведомилась я.
– Король был очень добр ко мне, заявив, что я сослужил ему прекрасную службу. Как вам известно, я был главным лицом в подготовке этой чрезвычайно желанной свадьбы. Его Величество все никак не может отблагодарить меня за красавицу-жену, и надеюсь, что и вы, Ваше Величество, хоть немного признательны мне за труды.
В душе моей начала закипать злость, и я почувствовала, что вот-вот взорвусь. А Бэкингем, даже не дав мне ответить, продолжил:
– Король оказал мне честь, решив, что счастья служить вам достойны моя жена, моя сестра и моя племянница.
Я уставилась на него, не веря своим ушам. Он собирается приставить ко мне всех этих женщин? Зачем?! Чтобы стать еще могущественнее… и чтобы шпионить за мной!
– Милорд Бэкингем, – вспылила я, – у меня уже есть три фрейлины, и больше мне не нужно!
– Они француженки, – возразил он, – а королю хотелось бы, чтобы ваши придворные дамы были англичанками.
– Можете передать королю, что я вполне удовлетворена своими фрейлинами и намерена оставить все как есть, – резко произнесла я, не пытаясь больше скрывать своего негодования.
Бэкингем откланялся и ушел.
Дрожа от ярости, я отыскала Мами и рассказала ей, что случилось. Ее это очень встревожило. Она была более дальновидной, чем я. Она не хотела меня огорчать, но все же призналась, что боится, как бы ее вместе с другими дамами не отослали назад во Францию. Когда принцесса приезжает к своему иноземцу-мужу, то обычай требует, чтобы ее свита через несколько дней или, самое большее, недель отправлялась обратно.
– Здесь не тот случай! – пылко вскричала я. – Перед свадьбой англичане обещали, что мои фрейлины останутся со мной! Я не могу жить в окружении еретиков…
Мами успокоила меня, заверив, что бояться нечего и что я правильно поступила, отказавшись допустить англичанок в свои покои.
Я почувствовала большое облегчение, когда епископ Менде, приехавший со мной в качестве священника, пригласил меня вместе с отцом Санси к себе в покои и сообщил, что ему пришлось выдержать непростое объяснение с королем.
– Он решил, что у вас должны быть английские фрейлины, – сказал епископ. – Но я растолковал ему, что вопрос не подлежит обсуждению.
От радости я молитвенно сложила руки, пытаясь изобразить глубокое благочестие.
– Мы не можем позволить, чтобы вы жили в тесном окружении еретиков, – продолжил епископ.
– Они могут попытаться сбить вас с пути истинного, – добавил отец Санси.
– Я никогда им этого не позволю, – заверила я его.
– Тем не менее мы не имеем права рисковать, – промолвил епископ. – Я ясно дал понять королю, что во Франции будут глубоко возмущены, если в покоях ваших появятся эти гугенотки.
– Спасибо, отец мой, – поблагодарила я. – Я очень признательна вам за вашу заботу.
– Вы никогда не должны забывать о своем долге перед церковью, – ответствовал мой духовник.
Я заверила их обоих, что не забуду. Я оставлю при себе своих приближенных-французов, истинных католиков, и изо всех сил буду бороться с еретиками.
– Преклоним колени и помолимся за успех великой миссии, с которой Господь прислал вас в Англию, – сказал отец Санси.
Епископ был не столь фанатичен, однако и он – подобно отцу Санси – был полон решимости не допустить ко мне протестантов.
После разговора с епископом и отцом Санси я была ночью очень холодна с королем в нашей хэмптонской опочивальне. Конечно же, ему была известна причина моего недовольства, и он изо всех сил старался умиротворить меня. Происходящее в спальне доставляло ему куда больше радости, чем мне, и он слегка злился, когда я не разделяла его чувств. Меня же все это лишь раздражало, и я предпочла бы вернуться домой, чтобы жить так, как жила до свадьбы. Правда, приятно быть королевой, однако не слишком ли дорого обходится мне корона?
Король погладил мои волосы и сказал, что они очень красивые. Ему нравились мои блестящие темные глаза, мой свежий цвет лица и даже мой маленький рост. Я женственная, сказал он, именно такой и должна быть супруга… за исключением одного. Я не слишком люблю своего мужа.
Я промолчала, а он глубоко вздохнул. Затем произнес:
– Я хочу, чтобы вы научились английскому… и полюбили эту страну. Только для этого я предлагал вам взять английских фрейлин.
– Это не заставило бы меня полюбить вашу страну, – ответила я. – Только благодаря присутствию моих друзей я смирилась со здешней жизнью.
– Но я бы мог стать вашим другом, – предложил он. – Самым лучшим другом. Я ведь ваш муж.
– Я ни за что не соглашусь потерять тех друзей, которые приехали со мной из Франции, – упорствовала я.
Король вздохнул. Он понял, что пытаться переубедить меня бесполезно. Наверное, он считал меня самой нелогичной и неблагоразумной молодой женщиной на свете – особой, состоящей из одних прихотей и причуд и совершенно не управляющей своими чувствами.
Я знаю, что была главной виновницей всех наших несчастий в те годы. Но тогда я этого не понимала.
Мы легли в кровать, дабы приступить к нашему ночному ритуалу; при этом я страстно мечтала, чтобы он поскорее закончился и я смогла бы уснуть.
Разлад между нами продолжался, и положить ему конец казалось невозможно. Я знала, что мое поведение и поведение моих друзей вызывало много толков и пересудов. Нам позволили отслужить мессу, поскольку это было частью соглашения между двумя нашими странами и мои священник и духовник решительно настаивали на соблюдении договоренности. Однако англичан католическая служба в королевской резиденции глубоко возмутила. Мами пояснила, что англичане не могут забыть Марию Тюдор,[33] сжигавшую протестантов в Смитфилде, и никогда не допустят, чтобы католики вновь пришли к власти. К тому же некоторые английские моряки попадали на чужбине в застенки инквизиции и привозили потом домой жуткие рассказы о перенесенных пытках. Страна решительно отвернулась от католицизма, забыв, что протестанты тоже не всегда миндальничали с живущими с ними бок о бок «папистами». Англичане, заключила Мами, не очень религиозный народ. Говорят, что они терпимы, однако на самом деле их терпимость проистекает из полного равнодушия к вопросам веры. Но хотя протестанты не затевают в Англии с католиками религиозных войн, люди здесь полны решимости не допустить воцарения второй Марии Тюдор – неистовой католички, воспитанной так своей матерью, верной дочерью католической церкви Екатериной Арагонской.