— И что теперь?
— Жизнь продолжается, — ответила тетка. — Спонсор у нас щедрый, так что деньги на повторный пошив костюма изыскали. Кому какое дело, что мне придется дневать и ночевать в театре, чтобы вовремя сшить его еще раз?!
— Не переживай, — попыталась приободрить ее Алена, — ты же любишь свою работу.
— Не в таком количестве, — проворчала тетка и наконец обратила на нее свое родственное внимание. — Ты переменилась к лучшему. Неужели новая любовь?
— Пока нет, но готовлюсь к ней изо всех сил, — ухмыльнулась Алена.
— Какая бы шальная идея ни затаилась в твоей головке, выглядишь ты куда лучше, чем вчера.
— Может быть, так мне удастся соблазнить Журавлева на интервью.
— А я думала, тебе нравится Ганин? — тетка хитро покосилась на нее, отчего Алена смутилась и даже слегка покраснела.
— Ну, перестань, — хихикнула она, — он же актер.
— В первую очередь он все-таки мужчина, не правда ли? — улыбнулась тетка.
С этим Алена спорить не стала.
«Он появился неожиданно. В этом ухоженном красавце, смотрящем на мир насмешливо и слегка покровительственно, словно не бог, а он создал его за семь дней, Симона никогда бы не смогла узнать своего таинственного утреннего гребца, если бы не знакомое оцепенение, сковавшее ее тело, как только взгляды их случайно встретились. Она прижалась спиной к стойке, затравленно наблюдая, как он приближается к ней, благосклонно принимая приветственные пожатия встречных мужчин и двусмысленные поцелуи женщин. Все его любили, все им восхищались, иначе и быть не могло…»
— Да пошел ты на!.. — истерично взвизгнул Журавлев.
Алена вздрогнула и, оторвавшись от книги, раздраженно посмотрела на сцену.
Шел третий час репетиции. Обстановка была уже привычно нервозной. Прогоняли сцену из третьего акта, в которой бродячие актеры, поддавшись уговору Гамлета, играют драму про убийство короля. На сцене сначала долго репетировали музыкальный номер, потом — пантомиму, потом несколько раз пытались сыграть сцену целиком, но все что-то не клеилось: то фонограмма запаздывала, то исполнители путались, — словом, вся эта репетиционная тягомотина навеяла на Алену жуткую скуку, и она опять принялась читать роман. Уйти из зала она тоже не могла, так как в репетиции на сей раз участвовал Александр Журавлев, из-за которого действие и пытались прогнать целиком. Алена надеялась уговорить его дать интервью в перерыве. Но, по всей видимости, надеждам ее не суждено было сбыться — слишком уж он нервничал: то и дело оглядывался по сторонам, даже забывал текст, чего раньше с ним никогда не случалось. Видимо, странные послания действительно выбили его из колеи, и он никак не мог собраться с мыслями и начать творческую работу над образом.
— Да понял я! — раздраженно крикнул он режиссеру. — Тут я подскакиваю к Луциану, — он действительно прыгнул в сторону одного из актеров, — мы работаем четыре такта под фонограмму.
— Ладно, — сдался главный, — давайте конец.
— Король встает, — подала реплику Офелии Лина Лисицына.
— Испугался хлопушки? — театрально хохотнул Журавлев за Гамлета.
— Где фонограмма?! — рявкнул режиссер, органично вливаясь в действие на сцене.
Из приемников что-то крякнуло, потом зашипело, превращаясь в нестройный ряд звуков музыкального сопровождения.
— Бедлам! — режиссер вцепился в остатки своих волос.
Никто из актеров не обратил на него внимания. Всем хотелось поскорее завершить сцену и пойти обедать.
— Что с его величеством? — взвизгнула Наталья Прощенко — королева.
Вениамин Федоров схватился за грудь и выполнил еще целый ряд движений, призывающих зрителя поверить, что ему действительно дурно.
Олег Петрович Смирнов, играющий в пьесе Полония, тоже выкрикнул свой текст:
— Прекратите пьесу! — и замахал руками на танцевальную группу.
Федоров взвыл:
— Посветите мне. Прочь отсюда!
Раздался зловещий звуковой эффект, похожий на раскаты грома, потом в тишине порывисто свистнула флейта.
В этот момент из-за кулис белым привидением медленно и величаво выступил отец Гиви, органично дополняя собой общую картину хаоса. Сложив по-монашески ладони, он прошествовал к Вениамину и затормозил в метре от него.
— Огня, огня, огня… — нестройным хором пролепетали оторопевшие актеры.
Федоров затравленно покосился на гуру, потом — на режиссера и наконец тихо проговорил:
— Время медитации.
— Дурдом! — как всегда, томно изрекла Лина и, скрестив руки на груди, закатила глаза.