— А вы тут времени даром не теряете, — вяло ухмыльнулся обладатель роскошных усищ, — начали опрос свидетелей?
— Ну… не совсем… — Вадим явно не нашелся с ответом. — Просто хочу собрать всех в каком-нибудь просторном помещении. В зале ведь пока нельзя.
— А что говорит режиссер?
— Он еще долго ничего не скажет, у него шок. Он ушел в себя.
— Н-да… Будем надеяться, вернется… — усатый пожевал губами. — Ну смотри сам, по мне, подойдет и фойе.
Он было развернулся, чтобы покинуть помещение, но тут тетка Тая повела себя очень странно — она вытянула шею, прищурилась, словно пыталась рассмотреть спину выходящего до мельчайших подробностей, и наконец тоненько взвизгнула:
— Не может быть! Славик!
Усатый дернулся, остановился и медленно обернулся.
Пауза была длинной. Молодежь боялась пошевелиться, чтобы не нарушить пристальное взаимное вглядывание представителей старшего поколения. Наконец мужчина расплылся в улыбке и едва слышно выдавил:
— Тая?
Тетка Тая лихорадочно закивала:
— Узнал!
— Ты почти не изменилась, — легко соврал он.
— А ты совсем другой, — быстро пролепетала она, задыхаясь от волнения, — я бы тебя не узнала! Только со спины тот же. Такая походка знакомая, ни за что не забуду. Вот так же ты шел тогда по перрону, помнишь?
— Помню, — грустно подтвердил он, явно не намереваясь уходить.
— И усищи отпустил, а вот глаза… Я сейчас вижу, что глаза у тебя те же.
— Вот уж не ожидал тебя встретить, — усатый Славик мгновенно покраснел и, окончательно смутившись, потупил взор, — можно сказать, на закате жизни, да еще при таких обстоятельствах…
— Скажешь тоже — на закате жизни! — кокетливо возмутилась тетка Тая. — Прошло-то всего каких-нибудь двадцать восемь лет.
— Двадцать восемь лет и четыре месяца, — хрипло поправил ее Славик.
— Надо же, запомнил, — щеки тетки Таи вспыхнули апрельскими тюльпанами.
Вадим недоуменно взглянул на Алену, ища ответа. Та только пожала плечами. Ей отчаянно захотелось выйти из комнаты и вытащить остальных, чтобы оставить эту пару наедине. Все ее шестое, седьмое и даже восьмое чувства твердили об одном: уединение — это все, что нужно двум немолодым людям. Лина, Вадим и она сама в этой комнате совершенно лишние. Однако Терещенко, похоже, не собирался разделять ее чувства, он стоял, как столб, навытяжку, совсем по-военному, Лина же, удобно расположившись в кресле и раскинув руки по подлокотникам, пожирала его масляными глазками. Понятие приличия было ей незнакомо. Усатый Славик присел на краешек дивана и, уперев взгляд в носки своих ботинок, долго созерцал на них грязные потеки, потом вздохнул и проговорил чистым, каким-то помолодевшим голосом:
— А я ведь тебя искал. Писал с целины, но ты не отвечала, а когда вернулся в Ленинград, ну, просто землю носом рыл…
— Отца перевели в Москву, мы все переехали. Да и потом, я так на тебя тогда злилась! Ведь это ты виноват в том, что я вышла замуж.
— За Грунина?
— Нет, — неуверенно хохотнула тетка Тая, — Грунин остался в Ленинграде. В Москве меня мама сосватала за доцента. Такой оказался зануда. В очках. Филолог.
— А ты говорила, что Борис Ефремович любил петь, — ни с того ни с сего встряла Алена и сама себе шикнула.
Терещенко тоже ей шикнул, и они обменялись ненавидящими взглядами. Алена в это мгновение решила, что вовсе он и не симпатичный. Да просто белобрысый урод. Однако интимность встречи была нарушена. Усатый следователь и тетка Тая враз посмотрели на нее теплыми взглядами.
— Любил петь, только не умел, — по инерции продолжила тему тетка.
— А это твоя дочь? — усатый кивнул на Алену.
— Племянница, — улыбнулась тетка.
— А… — протянул ее собеседник несколько облегченно.
— Вот как раз по этому поводу, — начал было Терещенко, кивая на Алену, но усатый отмахнулся от него и снова переключился на тетку Таю:
— И как дела у твоего мужа, он уже, наверное, доктор наук?
— Ай ты, господи, — хохотнула та, — Славик, ты все такой же нерешительный! Ладно, чтобы не перечислять всех моих бывших мужей, законных и незаконных, скажу откровенно: теперь я одна.