Король тихо застонал, а я подошла к нему и взяла его за руку. Он благодарно сжал мои пальцы.
– Герцог сам выдернул нож из раны, – продолжил Лод. – Милорд истекал кровью, и кровь его залила все вокруг. Он сделал два шага, словно преследуя убийцу. Потом герцог выкрикнул: «Злодей!» – и рухнул на пол. В холл вбежала герцогиня. Бедная леди, уже три месяца как она в тягости. Герцогиня опустилась рядом с ним на колени, но он умирал, и я видел, что его не спасти… Я пытался поддержать его в последние минуты как мог, а он опять умолял меня заступиться за него перед вами и попросить вас присмотреть за его семьей.
Король был слишком потрясен, чтобы говорить. – А убийцу поймали? – поинтересовалась я.
– Да. Им оказался некий Джон Фелтон – отставной офицер, считавший, что герцог чем-то обидел его. Да тут еще палата общин осудила действия Бэкингема, и Фелтон решил, что, убив герцога, окажет великую услугу Англии.
И он ее действительно оказал, подумала я. О, милый Джон Фелтон!
Однако я уже кое-чему научилась. Я не стала высказывать своих мыслей вслух и все свое время посвятила тому, чтобы хоть как-то утешить короля.
Странно, но этот человек, положивший при жизни столько сил, чтобы вбить между нами клин, после смерти своей очень нас сблизил.
Я сочувствовала горю Карла, поскольку на сей раз взглянула на случившееся его глазами. Муж мой безмерно страдал, и я утешала его как могла. Ведь Стини исчез навсегда, а Мами – нет; я могла написать ей и еще надеялась ее увидеть.
Король часто вспоминал о Стини, и мне приходилось сдерживаться, чтобы не высказать все, что я думаю о покойном герцоге. А через некоторое время я поняла, какое утешение находил король в разговорах о любимом друге, чьих недостатков не замечал и не желал замечать.
Карл совершенно потерял интерес к жизни, и казалось, лишь я одна могла помочь несчастному королю. Я была рада этому, а он не мог ни на день расстаться со мной. Я относилась к мужу с нежностью. Чувствовалось, что он, в сущности, слабый человек, но я не считала это его недостатком; наоборот, именно это и заставило меня полюбить его.
Я относилась к нему не как к мужу, а как к сыну, и он был признателен мне за это. Да, Карл был явно не из тех, кто любит навязывать другим свою волю. Он был исключительно серьезен в своем стремлении делать все как надо; он мечтал быть хорошим правителем и хорошим супругом. Он не испытывал радости, высылая из Англии моих друзей; однако он пошел на это, считая, что так будет лучше для всех нас.
Я начала многое понимать и каждый день с нетерпением ждала наших бесед. А ночью, в уединении королевской опочивальни, мы стали наконец испытывать подлинную страсть и сделались настоящими любовниками.
И я заподозрила, что была и вторая причина столь неудачного начала нашей семейной жизни. Первой-то причиной были, несомненно, козни Бэкингема, а вот второй… неужели ею и впрямь оказалось поведение моей французской свиты? Отец Санси, например, не раз ставил меня в неловкое положение, и кончилось это скандалом из-за прогулки в Тайберн. А мои дамы без устали твердили мне, что я – француженка и католичка – живу среди англичан в протестантской стране.
Конечно, Мами старалась как могла помочь мне, но ей приходилось действовать в одиночку…
Несколько недель Карл горько оплакивал Бэкингема. Однако я знала, что печаль короля развеется, поскольку он явно наслаждался теми новыми отношениями, которые сложились у нас с ним.
А потом я обнаружила, что жду ребенка.
Открытие это страшно взволновало меня, Карл же был в восторге.
– Должен родиться мальчик, – предположила я.
Карл нежно улыбнулся и сказал, что не стоит огорчаться, если нашим первенцем окажется девочка. Муж мой был убежден, что потом у нас появятся и сыновья.
Со своими придворными дамами я говорила теперь только о ребенке. Одна из фрейлин уверяла, что по всем приметам у меня будет мальчик; впрочем, приметы эти были ведомы лишь ей одной.
– Как бы мне хотелось знать наверняка! – вздыхала я.
– Почему бы вам не обратиться к Элеоноре Дэвис? – шепнула мне какая-то другая дама.
Так я в первый раз услышала имя этой женщины, еще не предполагая, что она явится причиной крупных разногласий между мной и Карлом.
Я посоветовалась с тремя фрейлинами, ставшими моими близкими подругами: со Сьюзен Фейлдинг, графиней Денби, с Кэтрин, вдовствующей герцогиней Бэкингем, и с моей любимицей Люси Хэй, графиней Карлайль. Леди Кэтрин все еще пребывала в глубокой печали: бедняжка никак не могла прийти в себя после гибели супруга. Мне казалось странным, что кто-то мог любить этого мужчину, однако Кэтрин явно его обожала – как и мой собственный муж. Она говорила, что никогда не забудет, как спустилась вниз и увидела его лежащим в холле, а кругом – на полу и на стенах – кровь, кровь, кровь… Я вполне понимала, почему Кэтрин мучили кошмары. Мы делали все возможное, чтобы как-то поддержать ее, и это нас сблизило еще больше.
– А почему бы и впрямь не пригласить Элеонору Дэвис? – проговорила Сьюзен. Думаю, она хотела развлечь меня и Кэтрин.
Люси поведала нам, что Элеонора Дэвис предсказала смерть своего первого мужа.
– Она заявила, что он скончается в течение трех дней, – добавила Люси. – И он действительно отдал Богу душу.
Нас всех охватил благоговейный ужас.
– Раз так – она сумеет сказать, мальчика я ношу или девочку, – прошептала я.
– А почему бы не подождать? Ведь через несколько месяцев и так все станет ясно, – заметила Кэтрин. – Пусть это станет для вас приятным сюрпризом.
– Нет, мне хочется знать сейчас! – возразила я. – А еще мне хочется посмотреть, на что способна эта мудрая женщина.
– Тогда давайте позовем ее, – поддержала меня Люси.
– Но кто она? – полюбопытствовала Кэтрин.
– Она – жена сэра Джона Дэвиса, королевского генерального атторнея,[38] – пояснила нам Сьюзен.
– По-видимому, это ее второй муж, – добавила я, – поскольку она предсказала смерть первого. Сомневаюсь, что она открыла сэру Джону, сколько ему осталось жить.
Мы дружно рассмеялись, и даже Кэтрин удалось выдавить улыбку.
А вскоре леди Дэвис доставили ко мне, чему она, как оказалось, была очень рада. За эти дни я успела кое-что разузнать о ней. Она была дочерью графа Кастлхэвена и славилась своими пророчествами. Если буквы ее имени – Eleanor Davys – переставить, причем имя писать с двумя «l«, как это часто делается, а фамилию – «Davie«вместо «Davys«(что тоже изредка случается), то в результате получится «Reveal O Daniel».[39] Это казалось весьма знаменательным.
Перед встречей с ней мы все ужасно волновались. Появившись же наконец, леди эта произвела на меня неизгладимое впечатление. Она была крупной темноволосой женщиной с огромными лучистыми глазами.
– Именно такой, – сказала я потом Люси, – и должна быть прорицательница.
Она не испытывала передо мной ни малейшего благоговения. Наверное, в глазах пророчицы королева – не такая уж важная особа…
Она сказала, что, общаясь с потусторонними силами, исполняет свою великую миссию. Как это получается, пророчица не может объяснить; она знает лишь одно: этот удивительный дар ниспослан ей с Небес – и она способна видеть то, что скрыто от простых смертных.
Я усадила гостью и сказала, что слышала о ее сверхъестественном даре и хочу задать ей один вопрос. И пока я говорила о ребенке, которого ношу под сердцем, она, сложив руки, пристально смотрела на меня. Все сидели вокруг стола и, затаив дыхание, ждали слов леди Дэвис. А она не торопилась. Она откинулась назад и закрыла глаза. Открыв же их, леди Дэвис пронзила меня взглядом, а затем произнесла:
– У вас будет сын.
Мои дамы восторженно ахнули.
– Но буду ли я счастлива? – воскликнула я.
Леди Дэвис ответила, медленно выговаривая каждое слово:
– Некоторое время – да.
39
При большой фантазии это можно воспринять как «явление пророка Даниила», а при еще более развитом воображении – как «явление Господне».