Балы в честь Мэри устраивал и Филипп, герцог Анжуйский. Это был красивый молодой человек, всегда одетый щегольски и с большим вкусом. Он обожал драгоценности, которых у него было великое множество, и славился тем, что нередко сам придумывал фасоны для своих нарядов. Королева часто говорила мне, что ее поражает несходство натур Людовика и Филиппа. Если Людовик любил охоту и прочие мужские занятия, то его брат мог часами вертеться перед зеркалом и с удовольствием выбирал ткань для своих сорочек и камзолов. Ему очень нравились дамские платья, и иногда он даже примерял их. Он великолепно танцевал, и они с моей Генриеттой составляли чудесную пару. Радовалась я и тому, что Людовик без колебаний приглашал мою дочь танцевать – это означало, что он уже перестал видеть в ней ребенка.
Я молила Небо о том, чтобы Карл наконец вернул себе престол. Тогда Генриетта и Людовик почти наверняка бы поженились, тем более что Анна как-то намекнула мне, что ей очень нравится Генриетта и что лучшей партии для своего сына она не желает.
Но пока… пока Людовик был властителем Франции, а Генриетта – дочерью короля-мученика, потерявшего свой престол, и сестрой короля-изгнанника, которому судьба готовила все новые испытания.
Все празднества в это время проводились в честь Мэри. Король приказал, чтобы для нее был устроен балет, и, конечно, в нем танцевала Генриетта. Королева пригласила Мэри на званый обед. Мадемуазель де Монпансье не могла оставаться в стороне и, хотя она по-прежнему была удалена от двора, позвала Мэри на прием в свой замок. Хозяйка и гостья прекрасно сошлись. Я не могла отделаться от ощущения, что Мэри излишне разговорчива и что мадемуазель умело направляет ее. Не сомневаясь, что она не преминет пересказать услышанное от Мэри всему Парижу, я надеялась только, что моя дочь будет достаточно осмотрительна. Наблюдая за мадемуазель де Монпансье, я вновь подумала, какой подходящей партией она была бы для Карла, и пожалела, что деньги, которые она тратила на платья, драгоценности, угощения, вино и балы, не могут быть использованы для того, чтобы набрать войско для моего сына.
Я воспользовалась случаем и переговорила с ней. Мадемуазель де Монпансье на этот раз выглядела старше своих лет. Впрочем, ее никогда нельзя было назвать красавицей. Никто и не помышлял бы о браке с нею, если бы не ее огромное состояние. Потерпев несколько неудач, она не могла не задаться вопросом, удастся ли ей когда-нибудь выйти замуж.
– Вам, должно быть, любопытно знать, как поживает Карл, – отозвалась я.
– Вы полагаете? – усмехнулась Анна-Луиза.
Она осталась столь же нахальной. Глупая женщина! Если она всерьез не задумается о своем будущем, она может навсегда остаться старой девой.
– Знаете, а ведь он любит вас, – продолжала я. – Никакие другие женщины его не занимают.
– Да? А мне как раз показалось, что его занимают слишком многие, – все улыбаясь, произнесла мадемуазель.
– Я говорю о браке, – напомнила ей я.
– Дорогая тетушка, не могу поверить, будто причиной тому, что он до сих пор не женился, – я, – сказала моя племянница и уточнила: – А не то обстоятельство, что он просто не способен быть верным одной-единственной избраннице.
– О, в тот раз он был чрезвычайно расстроен, – сообщила я. – Со мной он тоже ссорился. Я уверена: будь он женат, наши с ним отношения были бы значительно лучше.
– Ваше Величество, – возразила мадемуазель де Монпансье, – если ему трудно ужиться с вами, почему вы думаете, что он сможет счастливо жить с кем-то другим?
Мне хотелось ударить ее по жеманной физиономии. Она издевалась надо мной, понимая, что мне нужны только ее деньги – для Карла. Даже изящный облик Генриетты, танцующей с красивым кавалером, не мог вернуть мне доброе расположение духа.
И еще кое-что сильно взволновало меня, хотя тогда я не осознавала, сколь важным это окажется в будущем: увлечение моего сына Джеймса Анной Хайд. Как и его брат Карл, Джеймс не упускал случая поволочиться за какой-нибудь красоткой. Эту черту мои сыновья унаследовали явно не от отца, и я часто спрашивала себя, не пошли ли они в своего деда, Генриха IV.
Джеймс не давал Анне прохода. Однажды я застала их вдвоем, и мои подозрения усилились. Мой сын сжимал эту особу в объятиях, она же явно лишь изображала сопротивление, так что не возникало никакого сомнения, что все это ей очень нравится.
Если любовные похождения моих сыновей с женщинами наподобие Люси Уолтер не представляли никакой опасности, так как от этих девиц легко можно было избавиться, то совсем другое дело – дочь такого человека, как Эдвард Хайд. Поэтому я решила предостеречь Джеймса.
– До меня дошли слухи, что у тебя любовная интрижка с Анной Хайд, – сказала я.
– Матушка, вы же видели нас вместе! – ответил Джеймс. – Мне показалось, что вы… шпионите за нами.
Наглость моих детей поистине не знала границ! Вначале Генри, потом Мэри, и вот теперь – Джеймс. Карл – тот, хотя и не слушал моих советов, по крайней мере относился ко мне с должным почтением, и как королю ему можно было простить некоторую самоуверенность.
– Я считаю своим долгом… – начала я нравоучительным тоном.
Он осмелился прервать меня.
– О матушка, маленькое любовное приключение – это не дело государственной важности.
– Я предпочла бы, чтобы ты расстался с этой женщиной, – высказала я свое пожелание.
– А я предпочел бы не делать этого, – возразил он.
– Джеймс! – возмутилась я.
– Да, матушка? – глядя мне в глаза, спросил он.
– Ты мой сын… – я еще раз попыталась образумить его.
– Дорогая матушка, я это знаю, но я уже не ребенок и не позволю вмешиваться в свои личные дела, – довольно резко прервал меня Джеймс.
В его глазах вспыхнул опасный огонек. Характер у него был такой же вспыльчивый, как и у меня, и, потеряв доверие Мэри, я не хотела ссориться с Джеймсом. С трудом сдержавшись, я со вздохом сказала:
– Прошу тебя только быть осторожнее. Ведь это дочь Эдварда Хайда, которого твой брат так высоко ценит. Она не чета Люси Уолтер, связь с которой причинила много вреда твоему брату и, я уверена, отдалила его от трона.
– Это смешно! – ответил Джеймс. – Карл прекрасно проводил время с Люси. Она очень мила, и вы не представляете себе, как он обожает маленького Джеймса… когда его видит.
– Мне претят подобные речи, – остановила его я. – Я бы так хотела, чтобы вы оба… были похожи на своего отца!
Джеймс помрачнел, как всегда, когда при нем поминали покойного короля. Если он и собирался сказать мне очередную дерзость, то не сделал этого. Смягчившись, я повторила:
– Будь осторожнее, Джеймс.
Он улыбнулся:
– Не беспокойтесь, матушка. Я и сам смогу уладить свои дела.
Нечто подобное говорила мне и Мэри. Как ни странно, речь тогда тоже шла об этой девушке, об Анне Хайд. Я решила впредь не изводить себя из-за такой пустой особы, как она, хотя и вынуждена была признать, что девица не была лишена женского обаяния. Мне не хотелось ссориться с моими детьми.
Вскоре из Голландии пришло известие о том, что маленький Вильгельм заболел корью. Мэри пришлось вернуться домой, хотя ей очень не хотелось покидать Париж.
Шло время, а в моей жизни, казалось, ровным счетом ничего не менялось. Правда, я чувствовала острую нехватку денег, но жаловаться мне не приходилось. Я понимала, что никто не должен ни на минуту забывать, что я являюсь матерью короля Англии, и изо всех сил пыталась соответствовать этому высокому званию.
Я уже стала уставать от обилия придворных церемоний, на которых обязана была присутствовать, восседая рядом с королевой Анной. Нельзя сказать, что она была слишком уж приятной собеседницей. Я уставала от ее общества – да простит меня Господь за то, что я плохо отзываюсь о человеке, который был добр ко мне, – и все чаще задавалась вопросом, насколько помощь Анны была мне необходима.