– Матушка, – ответил король, – к счастью, у меня есть достойный преемник в лице Джеймса.
– Но народ никогда не примет его, если он не расстанется с этой женщиной. Как ты мог допустить такое? – упрекнула я сына.
– Я не посмел становиться на пути у истинной любви, – проговорил Карл, и я заметила у него во взгляде знакомые мне опасные огоньки. Он никогда не был сторонником выяснения отношений и не терпел семейных сцен, к тому же он был очень привязан к своим братьям и сестрам, но я не собиралась отказываться от своих убеждений только потому, что один из моих сыновей стал королем. Я хотела выяснить все до конца.
Я повторила, что ему не следовало рисковать своей жизнью, оставаясь рядом с Генри, и спросила, не упоминал ли умирающий обо мне.
– Да, – невозмутимо отозвался Карл, – упоминал. Он очень сожалел о происшедшей между вами размолвке.
Я кивнула и сказала:
– Я так и думала, что он пожалеет о своем непослушании.
– Видите ли, матушка, я успокоил моего брата, уверив его, что ему совершенно не о чем жалеть, – рассказывал Карл. – Если бы он сделал то, чего вы добивались от него, он нарушил бы слово, данное им отцу, и вдобавок пошел бы против своей совести. Я убедил Генри, что пред Богом он совершенно чист.
– Чист?! Да он же умер еретиком! Вот если бы он повиновался мне… – отстаивала я свое мнение.
– Матушка, иногда я думаю, что Господь куда милосерднее, чем вы! – с укоризной произнес Карл. – Нельзя быть столь жестокой по отношению к родному сыну!
Я начала было возражать, но потом умолкла. Что-то подсказало мне, что пора прекратить этот разговор. Карл смотрел на меня так снисходительно, так… по-королевски.
– Матушка, – произнес он наконец, – годы изгнания ничему вас не научили, и это очень печально. Жизнь так коротка. Так давайте же оставим раздоры! Пускай в нашей семье воцарится мир.
После этого он встал и вышел из комнаты. Никогда, никогда не могла я до конца понять его! И мне опять вспомнился серьезный маленький мальчик, который ни за что не желает расставаться со своей любимой деревянной игрушкой и соглашается сделать это только тогда, когда ему напоминают, что он – будущий король.
Генриетта выглядела совершенно счастливой. Она была очень рада тому обстоятельству, что находится при дворе своего брата, и с готовностью выполняла все его просьбы. Однажды он предложил ей заняться устройством балета – наподобие тех, что были так любимы Людовиком XIV, – и она прекрасно со всем справилась.
Герцог Бэкингем, этот распутный сын своего отца, которого я всегда считала злым гением моего дорогого Карла, по уши влюбился в нее. Моя скромница была поначалу немного смущена, но потом начала с охотой принимать все знаки внимания, оказываемые ей молодым человеком. Впрочем, это был всего лишь легкий флирт. Герцог был женат, а Генриетта имела жениха. Конечно, она была принцессой королевской крови, а он – всего лишь герцогом, но я не бранила ее. Я постоянно помнила о том, как порой обращались с ней при французском дворе, и хотела, чтобы Генриетта окончательно утвердилась в своей привлекательности.
Вскоре приехала Мэри, и я, к своему удовольствию, обрела в ее лице союзницу в деле, касающемся женитьбы Джеймса. Она тоже была оскорблена поведением этой наглой выскочки Анны Хайд, и я напомнила ей, что именно она положила начало всей истории, привезя Анну в Париж в своей свите.
– Вот не послушалась тогда моего совета, потому все так и вышло, – сказала я.
Мэри поморщилась, но возражать не стала. Она отказалась принимать новоиспеченную жену Джеймса, и той бы пришлось очень несладко, если бы не непонятное расположение к ней Карла.
Неделя летела за неделей. Я была бы совершенно счастлива, но меня не оставляли мысли о смерти Генри и о недостойном поведении Джеймса.
Анна Хайд стала матерью, но мальчик родился очень хилым, так что похоже было, что он не жилец на этом свете.
– Жаль, что Джеймс так поторопился со свадьбой, – заметила я по этому поводу. – Если дело было в ребенке, то его все равно вот-вот приберет к себе Господь.
Каков же был мой восторг, когда сэр Чарльз Беркли во всеуслышание заявил, что был любовником Анны и что ему известны имена еще нескольких джентльменов, которые пользовались ее благосклонностью. Это означало, что отцом младенца мог быть вовсе не мой сын!
Я, разумеется, хотела первая сообщить об этом Джеймсу, но молва уже донесла до него это известие и бедняга от огорчения слег. Несколько дней мы даже опасались за его жизнь.
Анну Хайд изгнали из круга приличных людей. Ее отец был так потрясен всеми этими новостями, что отрекся от нее. Тем не менее я настаивала, чтобы Карл все же отправил его в отставку, однако король решительно воспротивился этому, сказав, что граф Кларендон (так звался теперь этот человек) – отличный канцлер и ни в чем не провинился.
Приближалось Рождество, и Карл хотел, чтобы мы с Мэри и Генриеттой встретили его в Лондоне. Я не возражала. Мне доставляло истинное удовольствие наблюдать за веселой и вовсю флиртующей с молодым Бэкингемом Генриеттой; кроме того, я радовалась, что у меня наконец-то наладились отношения с Мэри.
Но незадолго до праздника моя старшая дочь захворала. Она уже несколько дней чувствовала себя неважно, однако мы думали, что это обычная простуда. Каков же был наш ужас, когда открылось, что это – оспа!
Карл потребовал, чтобы я и Генриетта немедленно покинули Уайтхолл.
– Отправляйтесь в Сент-Джеймс и оставайтесь там, – сказал он.
– Пускай Генриетта перебирается туда без меня, – ответила я. – Мой долг – ухаживать за Мэри!
– Вы не должны входить в покои больной! – решительно заявил Карл.
– Мой мальчик, – возразила я, – ты, конечно, король и можешь приказывать мне, однако Мэри – моя дочь, и я имею полное право ухаживать за ней и облегчать ее страдания.
– Но вы понимаете, что тоже можете заболеть? – спросил Карл.
– Конечно. Я отлично знаю, что такое оспа. Но моя дочь нуждается во мне, – спокойно ответила я.
Карл пристально посмотрел на меня и веско произнес:
– Матушка, Мэри находится при смерти, и сейчас не время пытаться обратить ее в вашу веру.
– Но я просто хочу ухаживать за ней! – возразила я.
– Вы же не сиделка. Как вы сможете делать это? Забирайте Генриетту и отправляйтесь в Сент-Джеймс. Вы никогда не простите себе, если заразите Генриетту, – сурово произнес Карл.
Этот довод подействовал на меня, и я заколебалась. Мысль о том, что что-то может случиться с моей дорогой девочкой, до крайности напугала меня. Но, с другой стороны, Мэри тоже была моей дочерью. Генри уже умер еретиком, неужели та же судьба ожидает и Марию?
– Матушка, я запрещаю вам оставаться в Уайтхолле, – тихо произнес Карл, и его слово оказалось последним. Я и Генриетта уехали в Сент-Джеймс, и мы молились там за страждущую, прося Господа вразумить ее и призвать к себе католического священника.
Увы, наши молитвы не помогли, и в канун Рождества Мэри навсегда покинула нас. Ей было всего двадцать девять лет.
Карл оставался с ней до самого конца. Ее смерть глубоко огорчила его. Он был так привязан к своим братьям и сестрам!
– Да что же это за напасть такая?! – вся в слезах восклицала я. – Мои дети умирают один за другим! Сначала Елизавета, потом Генри… теперь Мэри! За что, Господи, за что ты так прогневался на мою семью?
– Господь вряд ли ответит вам, – мягко, но нетерпеливо перебил меня Карл. – Вот что, матушка, когда Мэри умирала, а умирала она в полном сознании, ее очень терзала одна мысль.
Я с надеждой посмотрела на него, но он отрицательно покачал головой.
– Нет, матушка, это совсем не то, о чем вы подумали. Мэри осталась верной протестанткой. Ее беспокоило то, как плохо обошлась она с Анной Хайд. Она призналась мне, что сама способствовала распространению дурных слухов об этой женщине, тогда как в глубине души никогда не верила им. Она сказала мне, что Джеймс всегда любил Анну, а она – его. И что он обещал жениться на Анне Хайд еще до того, как она стала его любовницей.