Волосы у Маринетт, — у меня теперь, мда, — были шикарными. По-азиатски густые, тяжёлые, и реально отливали синим.
Взяв небольшую сумочку через плечо, я дождалась, пока Тикки устроится внутри, и дала квами немного печенья на дорожку.
К моему огромному удивлению, Манон всё ещё стояла в коридоре. И тот даже был целым. Девочка вяло перекатывала чупа-чупс из одного уголка рта в другой и рассматривала счастливые семейные фотографии Маринетт и её родителей.
На площадке в парке неподалёку моё удивление продолжило расти: вместо того чтобы унестись к другим детям стремительным вихрем, Манон плюхнулась на лавочку рядом со мной и мрачно уставилась на людей вокруг.
Даже сурок бы понял, что что-то не так.
— Рассказывай, — приказала я, закидывая ногу на ногу и оглядываясь по сторонам.
Вроде бы Алья писала, что у Адриана в этом парке должна проходить фотосессия… почему-то Сезер была уверена, что мальчик-модель на меня запал. Дескать, смотрит подолгу и пытается помочь.
— Помогает он, — спорила я с Альей, — потому, что его хорошо воспитали.
— А смотрит? — щурилась креолка.
— Жёлтая лихорадка, — припечатала я могильным тоном.
— Чего? Желтуха в смысле?
Вспомнив, что я говорю с подростком, я тогда потёрла переносицу.
— Забей.
Да уж. Вряд ли Адриан действительно заболел жёлтой лихорадкой{?}[Предпочтение в партнёры, друзья и окружение исключительно людей азиатской внешности.], слишком он для этого много общался с другими. Да и юмора Алья бы не поняла, маленькая ещё.
Короче, переубедить Сезер у меня не получилось, и всю неделю после нашего с Адрианом знакомства Алья закидывала меня его координатами. Что удивительно, мы действительно несколько раз пересекались с Адрианом и без помощи вездесущей будущей журналистки.
— Как понять, если родители тебя не любят? — спросила Манон, забавно насупившись.
Я заметила-таки Адриана и коротко махнула ему рукой. Несмотря на толпу фанатов, Агрест этот жест как-то увидел, и ответил таким же коротким махом, тут же получив нагоняй от фотографа.
— Ты думаешь, что Надья тебя не любит?
Дети на площадке были с родителями. Матери и отцы, как курицы-наседки, следовали за своими отпрысками. Будто бы ребёнок может убиться в той же песочнице.
Хотя, о чём это я. Это же дети. Они и соплёй из носа убиться могут.
Манон сидела рядом со мной — человеком, который даже морально поддержать ребёнка не мог. Если девочка падала и разбивала коленки, я не дула на них и не целовала больное место. Не могла, от такого проявления заботы меня воротило. Я заставляла Манон самостоятельно подниматься, а потом обрабатывала царапины болючей перекисью и замазывала щипучими мазями.
— Она не хочет быть со мной. Только и говорит: иди поиграй, Манон. Не мешай, Манон. Дай посидеть в тишине, Манон! Я как будто собачка.
— М-хм.
Что-то советовать в такой ситуации я не имела права, как мне казалось. У меня с родителями всё было плохо: отца я в последний раз видела лет в восемь, бабку ненавидела из-за деспотичности, дед снизил наше общение до минимума всё в те же восемь, а мать больше хотела быть подругой, а не старшей. Всё детство я провела наедине с собой и компьютером.
— Так что думаешь, она меня не любит?
— Почему ты спрашиваешь меня, а не, например, воспитателя в детском саду?
— Там будут лепетать, как будто я маленькая и совсем глупая. А ты не врёшь и тебе всё равно на мои слёзы.
Эта фраза меня удивила.
— С чего ты решила, что мне всё равно на слёзы? Совсем не так. Они меня раздражают.
— Вот про это я и говорю, Маринетт. Так что?
Я хмыкнула и задумалась.
Надью я, в принципе, понимала: женщина она молодая, даже моложе меня. Ей было двадцать четыре, вся жизнь впереди — а тут ребёнок. Не совсем понятно, зачем рожала, но может у неё были какие-то обстоятельства или по здоровью аборт противопоказан. Результат в любом случае вот он, сидит рядом со мной.
— Может, твоя мама устала и никак не может отдохнуть? — спросила я, покачивая ногой.
— Она отдыхает. Много. Уходит по вечерам в красивых платьях, когда думает, что я сплю, и возвращается только утром. И пахнет странно.
— Странно?
— Духами, только не её. Она такие сильные не использует. Мне они не нравятся, противные.
Да уж. А говорят, дети ничего не видят. Ага, конечно.
Но сказать мелкой, что мать её просто не натр… не нагулялась, я не смогла.
— Может, поговоришь с Надьей о том, что тебе её не хватает?
Манон нахмурилась и принялась грызть палочку от чупа-чупса, уже пустую. Какой-то ребёнок на площадке шлёпнулся с горки, и теперь заходился громким рёвом под кудахтание матери рядом.
— Поговорить?
— Тебе рот для чего дан, скажи на милость? Есть в него или только зубы чистить? Люди ртом ещё и разговаривают. Иначе как ты покажешь остальным, что тебе что-то не нравится?
— А я зубы и не чищу! — похвасталась мне Манон.
— Фу-у-у, — я скривила максимально страшную морду. — Ну ты и свинюха!
Я была уверена, что в этот вечер мелкая точно отдраит каждый свой зуб до унитазной белизны.
========== Переписки ==========
Мы ушли из парка раньше, чем у Адриана закончилась фотосессия. Примерно через десять минут после нашего ухода Агрест прислал мне грустный смайлик.
С парнем мы обменялись телефонами на второй день знакомства; может, ещё и из-за этого Сезер не хотела признавать, что между нами ничего нет. Телефон Адриана был у меня, у Хлои и у Нино — парни, как и в каноне, быстро и крепко сдружились.
Я и сама не понимала, как так получилось, что я заимела номерок Агреста. Моей заслуги в этом не было: на следующий день после боя с Каменным Сердцем Адриан просто подошёл ко мне на перемене между химией и литературой и предложил переписываться. Аргументировал он это красными ушами и тем, что беспокоится о моём здоровье после произошедшего. И удобством.
Что бы там Алья ни говорила, я считала, что это просто желание дружить. Ну и чувство вины: будь я на месте Адриана, точно его испытывала бы, хоть и недолго. Примерно представляю его мысли: у меня есть Камень Чудес, а Маринетт всё равно пострадала от злодея, с которым я должен был справиться одной левой. Или что-то в этом роде.
Поговорить бы с ним об этом… но встретиться с Котом Нуаром у меня не получалось. Даже отдохнуть и отоспаться нормально не выходило, несмотря на то, что Бражник всё ещё не проявлял своей скотской натуры.
Все силы у меня забирала собственная больная голова. Психолог, к которому меня упорно продолжала водить Сабина, решила, что острая фаза моего невроза уже прошла, и теперь можно меня нагрузить самостоятельной работой: медитациями под аудиогид, чтением, йогой и ещё чёрт знает чем; прошедший случай, где я пострадала от Каменного Сердца, только добавил к этому списку противосуицидальные меры. Я же к душевному здоровью относилась по-канадски серьёзно, так что тщательно выполняла все предписания и к ночи была выжата, как простынка после стирки.
Даже с Тикки нормально поговорить не выходило. Но квами у меня была золотком и благодушно махнула лапкой: времени у нас впереди — целая жизнь.
Коллеж тоже оказался не райским местом. Свою первую школу я ненавидела настолько, что психосоматически заболевала каждую неделю-две. Однажды, чтобы уйти с ненавистного немецкого, — меня задирала учительница, богатая, но совершенно неудовлетворённая жизнью, — я сделала вид, что у меня началась аллергия и расчесала руки до крови. Ух, как классный руководитель был в шоке и ужасе от этого… даже вспоминать приятно. А вот то, что я потом занесла инфекцию и до двадцати пяти мучалась высыпаниями на руках — совсем не прикольно.
Коллеж Франсуа Дюпон был немногим лучше моей прошлой школы. Здесь был психолог, — связавшийся с моим основным и спевшийся с ним, предатель, — учителя не позволяли себе никаких негативных высказываний и обучали на совесть. Как взрослому, мне было интересно учиться, но не по шесть-восемь часов же в сутки! Программа, рассчитанная на детей, иногда совершенно убивала мой мозг.