— Сделай тише!
— Ла-адно.
Я вернулась к Адриану. Воспитанный мальчик сидел и медитировал над тарелкой, ожидая меня. Всё-таки, он очень миленький.
— Как прошли съёмки? — улыбнулась я, с ненавистью смотря на тарелку с едой.
Оставалось ещё две вилки до моей свободы.
========== Прикосновения ==========
Как я и думала, Манон не смогла долго предаваться меланхолии. К тому моменту, как мы с Адрианом, — ладно, только Адриан, — доели, Исчадие в теле маленькой девочки пробудилось ото сна. СДВГ, больше не подавляемое детской депрессией, заставило Манон буквально перевернуть гостиную вверх дном: подушки от дивана были раскиданы по всей комнате, сам диван как-то оказался разложен, телевизор кокетливо выглядывал из-под пледа, а несколько листьев от комнатных растений были оторваны и валялись где попало. Манон, рассматривающая открытый фломастер, не внушала мне никаких хороших мыслей.
Серьёзно, я могла бы подумать, что девочка одержимая. Утром она была нормальной, приятной мелкой, способной думать и разговаривать. Теперь же…
Адриан кашлянул у меня за спиной. Я, не оборачиваясь, пожала плечами.
— Манон.
Мелкая замерла. Потом она ме-едленно опустила фломастер, постаралась аккуратно его закрыть и невинно улыбнулась.
— У тебя две минуты, чтобы привести здесь всё в порядок. Время пошло.
Манон скривилась, но начала быстро убираться. Адриан смотрел на это с интересом.
— А если она не управится за две минуты? — тихо спросил он. — Какие санкции?
— Такого ещё не было, — шёпотом ответила я. — К тому же, она не замеряет отведённое время.
«Пизд… Ложь во благо», — прозвучало у меня в голове голосом Ивлеевой. Первое, чему учится любой родитель при общении со своим ребёнком после года — это врать с каменным лицом.
«Нет, шоколад нельзя — у тебя аллергия!» Хотя на самом деле ты просто не хочешь, чтобы ребёнок сходил с ума от сахара и мизерного количества кофеина.
«Если купим ещё одну игрушку, то остальные обидятся!» Хотя на самом деле эти игрушки дома просто уже некуда девать, и ребёнок про них начинает забывать.
«Ты отлично выглядишь, что ты!» Если стрижка выдалась неудачной.
И моё любимое: «Если съешь косточку от арбуза, то он вырастет в твоём животе, и ты лопнешь!»
Манон убрала почти всё; в руках у девочки остались листья растения, которые обратно было уже не прикрепить. Я вздохнула и потёрла шею. Почему это должна делать я, а не Надья? Я няня, а не родитель.
Я подошла к девочке и села рядом с ней на одно колено, чтобы оказаться на уровне с мелкой.
— Что, не получается?
— Нет. Они не крепятся обратно!
Листья, которые Манон прикладывала к несчастным ободранным растениям, закономерно падали.
— Они и не прикрепятся. Ты их оторвала.
— Совсем?
— Совсем.
Глаза у Манон были на мокром месте. Я собрала листья и сжала их в один зелёный влажный комок.
— Ты уже достаточно взрослая, чтобы понимать, что после твоих действий всегда идёт ответ, — задумчиво сказала я, проводя пальцем по комку.
Своего ребёнка я учила этому с трёх лет. Вполне успешно.
— Ты меня накажешь?
— Нет. Смотри, Манон: ты оторвала листья, и обратно их уже не прикрепить. Они умрут. Растению больно, видишь, из места отрыва идёт сок? Это кровь растения.
— Кровь?..
— Да, как у тебя, когда ты царапаешься. Понимаешь?
— У растения теперь рана?
— Да.
— И её не вылечить? — Манон посмотрела на листья в моих руках. — Они не…
— Так, как было, уже не сделать: ты сломала растение, и теперь остаётся только ждать, когда его раны затянутся. С людьми и животными так же, — добавила я, заметив, что Манон, пусть и с трудом, но фокусирует внимание на мне. — Твои слова и действия могут нанести непоправимый вред. Тот, который не исправить, как ни старайся.
— Я… я понимаю.
Может, она и не понимала меня до конца, но этот момент точно останется у неё в памяти, и надолго. Как бы не навсегда. Манон-то, на самом деле, была хорошей девочкой. Все дети были хорошими, пока их не начинали воспитывать плохие взрослые.
— Но значит, если я могу ранить других так, что это не срастётся, то и меня могут так ранить?
Я кивнула.
— Да.
— Как мама?
Сравнивая небольшой опыт дочеринства Манон со своим, я отрицательно мотнула головой.
— Это пока царапины. И, чтобы они не превратились в большие раны, тебе надо поговорить с Надьей и рассказать, что тебя травмирует. Что тебе не нравится. Понимаешь?
Девочка выглядела решительной, так что я улыбнулась и, пересилив собственное отвращение, коротко погладила её по голове. Ненавижу касаться кого-то, кто вызывает у меня неприятные эмоции. Сразу хотелось вымыть руки, ладони начинало печь, грудь сдавливало.
Это у меня с детства. Сначала оно проявлялось вспышками: после нормальных обид и разочарований я какое-то время не хотела, к примеру, обнимать мать или касаться рук бабушки. Потом всё переросло в хроническую форму, и даже воспоминания о прикосновениях неприятного мне теперь человека вызывали отвращение.
Незнакомцев, — кроме детей, — я касалась спокойно, кстати. Так что дело, как всегда, в голове.
— А теперь давай возьмём бинты из аптечки и попросим Адриана помочь нам перевязать пострадавшего. Если ты как-то накосячила, Манон, то проблему надо исправлять.
— А если исправить нельзя?
— Действуй как можешь. И никогда не отказывайся от ответственности.
План сработал как надо: показав Адриану, где лежит аптечка, я с чистой совестью завалилась на диван и с удовольствием наблюдала, как Агрест с Манон «лечат» растение Сабины. Главное не забыть потом снять эти бинты до прихода моей новой матери.
Несмотря на почти два месяца под одной крышей, касаться Сабины мне всё ещё было не противно.
========== Вечер ==========
Вставать по утрам не-жаворонкам всегда тяжело. Особенно если до этого ты полночи переписываешься с мальчиком, который в другой вселенной становился возлюбленным для твоей тушки.
Это я про Адриана, если что.
Когда Надья забрала Манон, — девочка всё ещё выглядела решительной, но всё равно оглянулась напоследок, чтобы увидеть мой подбадривающий кивок, — Адриан тоже надолго не остался. Его ждал китайский, фортепиано и очередной втык от вечно недовольного родителя.
После короткого звонка от Натали Адриан выглядел так, будто его побили мокрой тряпкой. Чтобы хоть как-то подбодрить парня, я взяла его за руку и улыбнулась в ответ на удивлённый взгляд.
— Что у тебя там?
Он коротко посмотрел на наши руки и чуть сильнее сжал пальцы. Ладонь у Адриана была горячей и немного потной из-за нервов. Вот довели парня, от звонка дойти до мокрых ладошек!
— Отец недоволен, что вместо фортепиано я пошёл к тебе в гости. Так что придётся вечером отрабатывать гаммы в два раза дольше.
— Мда… мои макароны явно этого не стоили.
Он отвёл взгляд и сел на диван. Учитывая наши сцеплённые руки, мне пришлось сесть следом.
Без Манон было хорошо и тихо. Я откинулась на спинку и запрокинула голову, рассматривая побелку на потолке.
— А мне сыграешь? — спросила я. — Люблю как звучат клавишные, даже кое-что умею играть. Ничего серьёзного, но две мелодии знаю. Даже три. Или две с половиной, тут как посмотреть.
Эти несчастные три мелодии я отрабатывала чуть ли не до кровавых подушечек, пока у меня ещё был синтезатор. Потом из-за переезда его пришлось продать, но пальцы помнили путь по чёрно-белым клавишам даже спустя три года.
Адриан посмотрел на меня по-другому.
— Сыграю, — улыбнулся солнечный мальчик. — Но только если ты тоже сыграешь мне.
— Ой, да у тебя уши в трубочку свернутся, я тебе гарантирую, — я потрясла нашими руками, словно кому-то погрозила кулаком; потом уставилась на переплетённые пальцы и нахмурилась. — Тебя не смущает моя тактильность? Я знаю, что некоторым неприятно, когда их трогают в таких количествах.