К босым ногам прилипли комки грязи, рубашка тяжело висела на плечах, пропитанная дождевой водой. Когда Джек наконец‐то пришел в себя и сел на постели, молния за окном снова мигнула. Они оба вздрогнули одновременно – и Джек, и девчушка, сидящая на стуле в паре метров от постели. Теплый свет масляных ламп, подвешенных над дверью, не доставал до ее стула, зато освещал ствол гладкоствольного ружья, лежащего на ее коленях и смотрящего прямо на Джека. Когда девчушка слегка наклонилась вперед, так же на него посмотрели карие глаза – круглые, прямо два орешка. Щечки у нее оказались круглыми, как яблочки, а волосы пшенично-бронзовыми, цвета жухлых листьев, и забранными в пучок нефритовыми шпильками. Руки же тонкие и худые, как веточки. Будто маленькая садовая поросль, принявшая человеческую форму.
– Извините, – сказал Джек, прочистив горло. – Я вас напугал?
Девчушка снова вздрогнула всем телом и едва не выронила ружье. Джек рефлекторно подался с кровати, чтобы придержать его, но вовремя отдернул руку. Согнув в коленях перепачканные в грязи ноги, бесцеремонно вытянутые на безупречно чистой постели, он вместо этого принял позу поудобнее. Ружье и его хозяйка следили за ним неотрывно.
– Ты и говорить можешь? – спросила та удивленно.
– Могу, – ответил Джек, тоже удивленный, но лишь тем, что изумлена она. – Как все люди, полагаю. Это такая редкость нынче?
– Нет-нет, просто у тебя же… Ну… – Девчушка запнулась, щечки у нее наконец‐то порозовели, румянец затопил болезненную бледность, когда она очертила свободной рукой свою шею, будто рассекала воздух пополам. – У тебя вот тут… Как бы это сказать… Ох. Ты не знаешь?
– Что? Что со мной не так? – спросил Джек. Пришел его черед бояться.
Он заозирался по сторонам, нашел взглядом круглое туалетное зеркальце на прикроватной тумбе и схватился мозолистыми, разодранными о кору деревьев пальцами за толстую витую раму. Замасленное временем и с длинной тонкой царапиной поперек, будто его не единожды роняли, зеркало отразило в себе сначала грязно-серый воротник рубашки с порванной шнуровкой на груди, а затем… Ничего. Там, где заканчивалась шея, зеркало отражало стену из бруса за спиной Джека и какие‐то венки, прибитые к ней гвоздями. Как бы Джек ни крутил и не переставлял зеркало, в том не было видно его лица.
Потому что у него не было и головы.
– У меня нет головы, – повторил Джек уже вслух и сам поразился тому, как спокойно это прозвучало. Уж точно спокойнее, чем следовало бы в такой ситуации. – Так всегда было? Или я ее где‐то потерял?
Он посмотрел поверх зеркальной рамы на девчушку. Та растерянно хлопала глазами.
– Не знаю, я… Я уже нашла тебя таким.
– Где?
– На пороге моего дома. Подумала сначала, что труп подкинули, а ты возьми и захрипи. Вот я и втащила тебя, чтобы… Погоди, ты ничего не помнишь?
– Помню, но плохо, – признался Джек и снова посмотрелся в зеркало. Потер пальцами плоский гладкий обрубок без всяких шероховатостей и зазубрин, которым заканчивалась его шея с острыми ключицами под кадыком и порванной шнуровкой, их обнажающей. – Хм. Очень странно. Мне почему‐то кажется, что голова у меня быть должна…
– Ну, вообще‐то да, должна, – проблеяла девчушка, сглотнув. – Я до сегодняшнего дня не знала никого, у кого бы ее не было. Ты вообще… человек? Или тоже не помнишь?
– Не помню, – вздохнул Джек и, вернув зеркало на тумбу, похлопал сам себя по плечам. На несколько секунд он задержал ладонь под ребрами с левой стороны, прислушался, глубоко вдохнул и выдохнул, ища ритмичный глухой стук в грудной клетке, но не находя его. Зато он дышал так же, как и все, и тело у него было совершенно обычное, мальчишеское, а значит… – Полагаю, что я человек. Но даже если нет, вреда тебе я не причиню. Как минимум не съем. Нет головы – нет зубов, – Джек весело всплеснул руками, и девчушка тут же вся сжалась, выпучила на него глаза. Джек опустил обратно руки и виновато раскрыл перед ней безоружные ладони. – Я… э-э… пошутил. Я не это имел в виду, я просто…
А в следующую секунду она хихикнула. Звук вышел такой неуклюжий, хриплый, больше похожей на утиное кряканье, будто она смеялась настолько редко, что уже и забыла, как это делается. Отчего‐то Джеку захотелось улыбнуться, и пускай у него не было головы, он был уверен, что так и сделал.
– Меня зовут Роза. Роза Белл, – сказала она наконец, когда присмотрелась к нему повнимательнее и убедилась, что опасности он действительно не представляет. Голос ее, однако, все еще дрожал. – А ты…