- Ничего, - отозвался мальчик. - Ешь так! Бери!
- Я от страха забыла про голод, - призналась девочка и с удовольствием принялась есть хрустящую булочку с ароматной котлетой. Скажи, Дуг, что здесь происходит?
- Взрослые играют в войну. Они объявили: "Русские летят" - и стали всех загонять в атомные убежища.
- Что этим русским надо? - вздохнула девочка.
- Не знаю, - признался Дуг. - У меня дядя ушел на войну, только не с русскими, а с вьетнамцами. Он был в командос. Дядя не вернулся. Но нам прислали его зеленый берет. И никто не победил.
- Но если война, кто-то должен победить?
- Лучше не воевать, - задумчиво произнес Дуг. - У дяди остались три дочки, мои кузины. Они не виноваты, что кто-то хотел воевать. Им живется плохо. Так плохо, словно их победили!
Дуг замолчал. И Саманта молчала. Ей было горько, словно не у Дуга, а у нее были три кузины и у них теперь вместо отца зеленый берет командос.
Ребята притихли и стали наблюдать за улицей в щелку приоткрытой двери. По камням прыгали воробышки, словно состязались в беге в мешке. В поле зрения показался человек в инвалидном кресле-каталке. Он с независимым видом катил по самой середине мостовой.
- Смотри, старый солдат Ральф! - воскликнул Дуг.
- Он не боится войны, - отозвалась Саманта.
- Тем более что война не настоящая, - усмехнулся Дуг.
- Он и настоящей не боится. Давай позовем его. - И, не дожидаясь согласия своего товарища, Саманта распахнула дверь и крикнула: - Мистер Ральф! Подгребайте к нам.
Кресло на колесах остановилось, сделало крутой поворот и оказалось рядом с детьми.
- О! Сэми! - воскликнул Ральф. - И ты, Дуг! Хорошая подобралась компания. Играете в войну?
- Весь город играет. А мы спрятались.
- От войны не спрячешься.
...Ральф был одет в неизменную, изрядно поношенную куртку. На голове лихо сидела военная фуражка. Он казался молодым, но его короткая щетина-борода отливала серебром. Словно он намылился, а побриться забыл. У него не было ног. Вернее, они были, но не действовали.
"Ноги мне заменили на войне, - горько усмехаясь, обычно говорил он. Взяли крепкие, а вернули бывшие в употреблении, неподвижные".
Когда ему говорили: "Вы рано поседели!" - он отвечал: "Потому что поздно поумнел".
Он действительно на всю округу слыл мудрецом.
Но дети любили его не за мудрость, а за то, что он рассказывал сказки и дружил с ребятами на равных. Это взрослым людям редко удается.
Саманта внимательно посмотрела в глаза мистера Ральфа и спросила:
- Почему никто не хочет войны и все готовятся к войне?
Старый солдат не спеша раскурил свою трубку, которую ему на Эльбе подарил русский друг Иван, и задумчиво воскликнул:
- Война! Война! Я помню, как было страшно, когда я не узнал лес. Вчера это был прекрасный лес. А на другой день после обстрела лес стал калекой. Сломанные деревья, обгоревшие ветви, корни, черными спрутами застывшие над головой. Онемели птицы. Ослепли цветы.
- А люди? - спросила Саманта.
- Люди - как лес, - ответил старый солдат. - Я дерево из того леса.
Мистер Ральф любил рассуждать и каждый раз приходил к неожиданному выводу.
- Человек, если делает добро другому, непременно хочет, чтобы об этом знали все. Люди тщеславны. А вы, друзья мои, слыхали притчу о солдатской фляге? - спросил он и, не дожидаясь ответа, стал рассказывать: - Семеро солдат томились от жажды. И была у одного из них фляга с тремя глотками воды. Он пустил флягу по кругу. И все подносили флягу ко рту. Но когда фляга вернулась к хозяину, оказалось, что вода не тронута. Каждый хотел уступить эти три бесценных глотка товарищу... Настанет время, когда старая солдатская фляга пойдет по всему миру. И вернется нетронутой. Вот тогда и настанет вечный мир... Эй, Сэми! Как поживает твоя собака? Не принесла щенков? Я куплю у тебя щенка.
- Мистер Ральф, я подарю вам щенка.
- Дарить собаку нельзя. Я дам тебе доллар, а ты отсчитаешь мне пятьдесят центов сдачи. У тебя найдется пятьдесят центов?
Четыре ступеньки
Я вглядываюсь в даль и вижу деревянное крылечко Самантиного дома. Сюда долетают ветры с залива Мэн и веет прохладой от Великих озер, а рядом шумят сосны, словно рассказывают, что когда-то на этом месте стоял вигвам индейцев, горел костер и дымок, словно по винтовой лестнице, поднимался высоко в небо.
А рядом с первой ступенькой, совсем близко, растет невысокая елочка. Раз в году, зимней ночью, Санта-Клаус наряжает ее и кладет прямо на снег рождественский подарок.
Я вглядываюсь и вижу: на крыльце появился Артур - отец Саманты. Он высоченный, как баскетболист, и нога у него будь здоров. Глаза у папы глубоко посажены, и кажется, что он щурится, словно от солнца. Черты лица крупные, грубоватые и располагающие. Ветер, тот, что дует с залива Мэн, растрепал ему волосы, и на макушке появилось два мальчишечьих вихра. И пала старательно приглаживает их, но ничего не получается: они как на пружинках. Но, кроме вихров, в папе сохранилось еще что-то от мальчишки. Саманта это чувствует, и ей легко находить с папой общий язык. Временами он кажется ей очень, очень, очень высоким мальчишкой. А для других папа джентльмен, степенный преподаватель Боудон-колледжа. Мистер Артур Смит.
Когда папа бывает строг, Саманте кажется, что он играет в строгого. Она улыбается, а папа сердится.
Папа постоял на крылечке. Потом по-спортивному развел руки в стороны и глубоко вздохнул. Он повторил это несколько раз, затем спустился и сел на вторую ступеньку.
- Посмотрим, что пишут в газетах, - сказал он и, как парус, развернул свежую газету.
И тут появилась мама - Джейн. Она на целую голову ниже папы. С ее коротко постриженными волосами ветер ничего не может поделать. Мама очень аккуратная и, прежде чем сесть, долго поправляет юбку. Она улыбается сдержанно, с достоинством, истинная хозяйка дома. Весь вид ее говорит: мы должны поступать разумно.
- А где Сэми? - спрашивает мама.
- Я здесь!
Саманта выбегает на крыльцо, осматривается, и на лице ее появляется та неповторимая, заразительная улыбка, которая все время стоит у меня перед глазами.
Вся семья в сборе.
- Будем фотографироваться? - спрашивает Саманта. - Семейная фотография? Папа, опусти газету. А где фотограф?