На откидной кровати рядом с Максимом, подобрав под себя ноги, с воткнутым в тощую ручонку катетером сидела пришелица Маша. Бутыль с физраствором болталась на вделанном в стену крюке. Огромные серые глаза девочки неотрывно следили за каждым движением Хромова.
- Дядя Максим, ты как? - спросила она.
Голос звучал не громче мышиного писка.
- Жить буду, - пересохшие губы Максима треснули, когда он попытался растянуть их в улыбке. - Варвара Ивановна обещала...
В общей сложности Максим и Маша провели в запертом кунге две недели - немыслимое по меркам общественной морали событие, тем более что состояние Максима и размеры узилища едва позволяли соблюдать хоть какую-то видимость приличия при отправлении естественных надобностей. И все же привязанность Маши к Максиму после этого не уменьшилась ни на йоту.
А Максиму с детства врезались в память слова Лиса из "Маленького принца" - ты навсегда в ответе за тех, кого приручил.
Воспитанница Сенцова под присмотром очередной институтской мегеры, Норы Викторовны Герцен, ошивалась перед входом в главный корпус. Надзирательницы была недурна собой, держала спину прямо, словно балерина на сцене, однако все портило несходящее выражение вселенской скорби на ухоженном лице.
Сама Маша с расчесанными белокурыми кудрями и в скромном бежевом платьице, ничуть не напоминала ту обморочную замарашку, что Тайпен Митти вытащил из подвала усадьбы Митрофановой. Максим не сомневался, что к совершеннолетию из пришелицы получится знатная сердцеедка. Но он не завидовал тому, кто купится на ангельскую внешность, ибо за ней скрывался истинный дьяволенок, регулярно доводивший до белого каления преподавателей и воспитательниц Александровского института. Последние склонны были списывать это на дурное влияние второго машиного опекуна - Варвару Ивановну Кольцову, каждый визит которой повергал их в священный ужас, каковой не способна была вызвать даже максимова принадлежность к Третьему отделению.
Там, в Грачевке, Варвара также сильно привязалась к девочке, как и Максим. В шутку привязанность она свою объясняла тем, что знает о ней больше, чем какой-либо другой человек на белом свете, учитывая всю выкачанную ей из ребенка кровь для анализов. Максим же был просто уверен, что даже у прожженной феминистки Кольцовой, при виде потерявшего целую жизнь ребенка, дал трещину панцирь из цинизма и нигилизма. Впрочем, черта с два она когда-нибудь в этом признается. Как бы то ни было, Варвара упросила Столбина записать ее вторым опекуном Маши, которой выхлопотали место в Александровском женском институте. В порядке эксперимента - ибо отправлять девочку в орденское поселение для ходоков даже начальство Третьего отделения посчитало избыточно жестоким.
- Дядя Максим! - завидев приближающегося поручика, Маша с радостным визгом бросилась ему навстречу.
Не обращая внимания на яростные гримасы воспитательницы, девочка вцепилась в рукав максимова кителя и потащила прочь от желтых институтских стен, не забыв ухватить из рук опекуна букет.
- Куда мы сегодня? - девочка вертелась вокруг поручика как щенок, преданно заглядывая в глаза.
Максим едва не расхохотался.
- Мороженное у Бекетова есть, - улыбнулся он.
- А в "Колизей" пойдем?
- В прошлый раз тебя туда пустили только после того, как я запугал билетера служебной бляхой. Кинематограф, между прочим, развлечение не для детей.
- Ой, да ладно тебе! - Маша скорчила милую гримаску. - Такая скучища оказалась эта ваша "Анна Каренина". Вот послушай лучше, что мне приснилось - девчонки просто ахнули, когда я им рассказала...
И Маша пустилась в путанные объяснения о сложных любовных перипетиях каких-то подростков, деток богатых родителей. Англичан, судя по именам, что становилось модно в последнее время, хотя и считалось дурновкусием.
У такси Маша вдруг запнулась.
- Дядя Максим, - она остановилась перед галантно распахнутой опекуном дверцей. - А почему такие сны только мне снятся?
- Да ты просто фантазерка, вот и все, - хмыкнул Максим.
Маша шмыгнула на сиденье и прижала к себе букет.
- А если нет? Знаешь, я ведь во сне иногда такие странные вещи вижу. Петербург, например. Вот дома в нем те же, улицы... Только люди по улицам ходят так необычно одетые ... Женщины в коротких юбках, выше колен! Представляешь, какой стыд?! И машины, совсем не такие, как у нас здесь, и их так много! А, еще, знаешь, один раз мне приснилось, как будто с другими детьми привели в какой-то музей... И там было много фотографий. Страшных, дядя Максим, очень страшных. Здесь я такого никогда не видела - разрушенный город зимой, измученные голодные люди, замерзшие мертвецы на улицах, и солдаты, солдаты, солдаты... У них были такие ужасные лица, как будто они уже даже не люди! По-моему это была какая-то война, и я потом проснулась и до утра проплакала от страха! Как ты думаешь, дядя Максим, это может быть по-настоящему?
- Ну что ты, - Максим сел рядом с Машей и потрепал ее по кудрям. - Это всего лишь сны, обычные сны.
- Честно-честно? - несмело улыбнулась Маша.
- Честно-честно, - заверил ее Максим. - А теперь - по мороженному!
- А в кино возьмешь?
- Ну, вот уж дудки, - Максим дал водителю знак трогаться. - Меня твоя Герцен опять по возвращении пилить будет, так что в кино пусть тебя Варвара Ивановна водит. А то потом мне уже всю ночь кошмары сниться будут.
2