- Как-то это все не по-христиански, - пробормотал Максим.
- Зато безопаснее, - ответила ему Варвара. - Грешно, конечно, так говорить - но хоть повезло, что зима...
Патруль вышел на торговую площадь, где еще торчали столбы с разноцветными лентами. Между ними бродил одинокий отощавший пес, при виде людей бросившийся наутек.
- Нам сюда, - Матвеев махнул рукой, указывая направление.
С ним пошли двое солдат.
Ворота во двор с двухэтажным зданием больницы были распахнуты настежь. Внутрь вела накатанная колея от полозьев. Во дворе, под навесом, стоял шестиколесный вездеход, судя по толщине снежного покрова не приводившийся в движение с Рождества, зато рядом угрюмо жевала сено впряженная в сани лошадь.
- Подождите немного, - остановил своих спутников Матвеев.
Сам он протопал прямо на больничное крыльцо, открыл незапертую дверь и скрылся внутри.
- Порядок, заходите, - полковник выглянул наружу через минуту. - В прошлый раз какие-то скоты прямо в приемный покой труп бросили, так он там сутки валялся, пока мои не заглянули. Горелов еще слишком слаб, чтобы самому тело выволочь...
В приемном кабинете царил сущий хаос. Повсюду валялись разодранные картонные упаковки, в углу навалены окровавленные тряпки, стекла в шкафчике для лекарств выбиты. Под тяжелыми подошвами сапог хрустели осколки ампул и шприцов.
Доктор Горелов в грязной, с пятнами крови, полосатой пижаме, сидел на кушетке для пациентов. На пижаму он набросил овчинный тулуп, из которого торчали синюшные как у мертвеца руки. Вообще, принять Горелова за покойника было несложно - кожа на лице посерела, подбородок и щеки поросли щетиной, глаза запали, волосы слиплись сосульками. О том, что доктор не помер, первое время свидетельствовал только дробный звон ложки о край стакана с кипятком, который Горелов сжима в ладонях.
- Здравствуйте, Дмитрий Валентинович, - поздоровался Матвеев. - А я вот к вам с гостями...
Горелов с трудом повернул голову и уставился на прибывших. Потом кивнул.
Вперед выступила Варвара.
- Я Варвара Кольцова, доцент кафедры эпидемиологии Архангельской медакадемии, - она протянула было руку, но вовремя опомнилась. - Как себя чувствуете?
- Спасибо, хреново, - прохрипел Горелов едва слышно. - Но хотя бы еще жив.
- Если уже зубоскалить можете, значит, худшее позади, - Варвара деловито придвинула к кушетке табурет и уселась на него. - Можете рассказать, как все началось?
- Там на столе журнал, - Горелов слабо махнул рукой куда-то в сторону. - Пока силы были, все записывал.
- Ну, мы, если позволите, так бы послушали, - Столбин тоже устроился рядом на табурете и жестом пригласил Максима присоединяться. Свою трость он осторожно прислонил к столу.
Тот осторожно уронил неподъемный варварин саквояж и подошел поближе. Горелов бросил недоверчивый взгляд на портупею с револьвером, но, очевидно, оказался слишком слаб, чтобы задавать вопросы.
- Массово первые больные стали приходить в воскресенье. Высокая температура, хрипы, головная боль... Сперва я решил, что это обычный грипп. В понедельник у некоторых заболевших началось кровохарканье, проблемы с дыханием и помрачение сознания. Тогда я заподозрил пневмонию и поместил людей в изолятор... В тот же день вечером умер первый больной, Осип Колов. Перед смертью у него начались скачки давление, и из горла пошла кровь. На следующий день умерло еще трое в лазарете и двое человек в самом селе. Больные появились в каждом дворе, обнаружились новые симптомы - аритмия, бессоница, кое-кто начинал бредить. Местные стали проявлять заметное беспокойство... Я раздал все, что у меня было - антибиотики, отхаркивающее, салицилаты, жаропонижающие. Ничего не помогло...
Горелов перевел дыхание - слова давались ему с большим трудом - и сделал глоток кипятка.
- В среду утром я окончательно убедился, что беспомощен и не знаю, с чем имею дело. Пока хватало сил, отправил депешу в уездную больницу, полагая, что Савенков далеко не дурак и сложа руки сидеть не будет. А главное, я надеялся, что с применением эпидемиологического протокола не опоздают... Урядник Прохоров мне помогал первое время хоть как-то селян в узде держать, но вечером в среду заболел и он. Сердце у него ни к черту было, ночью он скончался, а потом и я слег. Фельдшера ушли к своим и не вернулись. Потом я все очень плохо помню, пришел в себя, только когда в больнице появились солдаты...
Дальше Варвара задавала еще какие-то свои вопросы, и разговор этот не всегда был понятен Максиму, который принялся ходить по приемному покою, разглядывая царящий беспорядок. Его внимание привлекла треснувшая вдоль оконная рама. Подойдя ближе, Максим уставился на торчащее из расщелины в крашеном дереве оперение тяжелого болта от самострела - по видимому одно из проявлений "заметного беспокойства" местного населения, о котором столь тактично упомянул Горелов. В общем, если подумать, вряд ли такой свинарник в приемном покое устроил едва живой земский врач...
Максим нащупал револьвер и решил сразу после возвращения из села переговорить с Варварой на предмет еще одного такого защитного костюма, как у нее. Тонкие и прочные перчатки спецкостюма, как успел заметить поручик, вполне позволяли нажать на спусковой крючок оружия.
Пока Максим изучал обстановку, Столбин, судя по всему, внимательно слушал разговор, хотя какую пользу это могло ему принести, Максим не понимал.
Наконец, с полчаса спустя, Варвара Ивановна удовлетворила свое профессиональное любопытство. Горелов закончил говорить, сделал еще глоток кипятка, закрыл глаза и откинулся к стене.
- Я когда на границе в начале девяностых служил, в киргизских степях, - проговорил врач, не открывая глаза, - В одном из урочищ, Таш, рядом с нашими позициями случилась вспышка легочной чумы. Местные рассказали, что по степи чума косит одно племя за другим, а сюда она пришла вместе с беглецами из одного из зараженных стойбищ. Так вот, тогда киргизы оцепили зараженный Таш и никого не выпускали - стреляли в каждого, кто шел с той стороны. Женщин, детей, стариков... Никто не хоте повторить судьбу зараженных. После того, как люди оттуда идти перестали, киргизы спалили все урочище - закидали горящими стрелами издалека.