– Не гуляете, а дурью маетесь, – скептически ухмыльнулся Мишка. – Вот увидел тебя, думал, что хоть с тобой немного разгоню свою тоску зеленую, а ты, оказывается, тоже трезвенник–язвенник, кофеек попиваешь. А мне чего–то покрепче хочется, но ты же ведь, Паша, мой принцип знаешь: в одиночку – ни–ни! Ни капелюшечки! Закон гор!
– Это все знают, но ты не обижайся. Мне еще попутчицу подбросить надо. Недалеко тут.
«Берет» – так мысленно окрестила Ольга незнакомца – снова нагло уставился на нее:
– Если недалеко, говоришь, давай я и подброшу. Выручу старого дружбана. А ты расслабься, оттянись пивком, пока я вернусь.
– Ну что ж, выручай, подбрось гостью, а то я и впрямь замотался, – Паша достал из кармана ключи и небрежно бросил их на стол.
Ольга быстро посмотрела на него и сразу вся напряглась, приготовившись к любому развитию этого странного разговора.
– А куда даме трэба? – ухмыльнулся Берет, то и дело с пьяным взглядом вертя головой от Паши к Ольге.
– Да вот подкинешь ее поближе к монастырю, хотя бы до переправы – и назад, я тебя тут ждать буду. Ну, а если ты в пути нечаянно задержишься, – глубокомысленно покрутил Паша в воздухе указательным пальцем, – то мы и дома посидим, хуже не будет.
«Берет», уже взяв ключи от машины, вдруг решительно бросил их назад на стол:
– Не, как говорят наши братья–украинцы, нэма дурнив. Извиняйте, господа.
Мишка снял берет, изогнувшись перед Ольгой в шутовской позе:
– Поручаю вашу неотразимую красу Пашульке. А ты смотри, шалун, – погрозил он кулаком, – Ленка узнает – башку открутит. Тебя с такими стюардессами отпускать – все равно, что доверить козлу стеречь капусту. Не слишком-то задерживайся.
Он отошел в сторону, тут же подсев к другой компании.
– Интересные у тебя друзья, – сказала Ольга, отодвигая от себя тарелку с недоеденными блинами.
– А я? – отпарировал Паша.
– Да и ты парень хоть куда, – безразлично ответила Ольга. Аппетит у нее пропал. Не хотелось даже ароматного горячего кофе. Она думала сейчас лишь о том, как побыстрее покинуть это веселье.
– Ты что, в самом деле, подумала, что я тебя решил сбыть с рук на руки этому вояке? Обиделась, да? – рассмеявшись, спросил Паша.
– А чего тут думать? Ты же сам ему ключи протянул, только дверцу не открыл, – ответила Ольга, вытирая пальцы тоненькой салфеткой.
– Да я на все сто был уверен, что Мишка туда под страхом смерти не поедет, вот и подколол немного. А вообще он парень неплохой, только война его подпортила. Теперь этой беде даже свое название нашли: «чеченский синдром». Сначала был «вьетнамский» для американцев, когда те полезли в джунгли устанавливать свои порядки. Потом «афганский»: тогда уже наших понесла нелегкая в Афганистан учить коммунизм строить. А теперь вот «чеченский». Ходят такие орлы, как Мишка – здоровые, крепкие ребята, и без войны уже жить не могут. Несчастные люди…
Паша расстегнул куртку, достал из кармана новую пачку сигарет, раскрыл ее и предложил Ольге.
– Спасибо, не буду, – ответила она, пригубив почти остывший кофе.
– Ах да, я совсем забыл: монашки не курят, – опять хохотнул Паша, доставая сигарету. Затянувшись, продолжил:
– С Мишкой мы одноклассники. Он с детства мечтал о службе в десантуре. Уже тогда ему погоняйло[10] приклеилось: «Мишка Спецназ». Призвали нас в армию. «Покупатели» на него сразу глаз положили. Видят: парень вроде бы с соображением, сила в руках недюжинная. «Запомни, – говорят ему, – главное в десанте – не с парашютом прыгнуть, а в самолет запрыгнуть». Попал он поначалу не куда-нибудь, а в ДШБ – десантно-штурмовые батальоны. Там ребята крутые служат, сопляки и слюнтяи не выдерживают. Обучили его всем военным премудростям. И все бы, может, нормально было, если б в Чечне жареным не запахло. А Грачев – тогдашний министр обороны – не нашел ничего умнее, как пригрозил поставить чеченцев на колени двумя десантными полками. Ну и попал наш Михасик в один из тех самых полков, которые первыми двинулись на штурм Чечни.
Паша снова затянулся сигаретой и посмотрел в сторону бесшабашно хохочущего Мишки.
– В первом же бою наших пацанов полегло столько, что гробов не хватало отправлять по домам за казенный счет. Мишка очутился в самом пекле: засели в развалинах какой-то больницы в центре Грозного и отбивались, пока не прорвалась к ним отчаянная «бээмпэшка»[11] и не забрала всех, кто в том аду чудом живым остался. Самого Мишку тогда здорово взрывной волной садануло. Вернулся он домой с боевым орденом на груди и контузией в голове – комиссовали его подчистую. Вот тогда и стали мы подмечать, что «крыша» у парня как бы немного поехала. Начал он опять рваться на войну, да так озверел, что ему война мерещилась даже среди своих. Все пацаны, наши годки, к тому времени поженились, пристроились кто куда, а тот все в бой: то на дискотеке врукопашную с десятком лбов бьется, как гладиатор, то в другом месте средь бела дня на скандал нарывается. Подался было в милицию, но там его быстро раскусили, прямо сказали: это социально опасная личность, за ним тюрьма плачет. Так он маялся дурью, маялся, пока наши снова с чеченцами не загрызлись.