Макс бесшумно открывает дверь, зажигает свет и тихонько втягивает девушку вовнутрь. Она просыпается, только когда он подкладывает ей под голову подушку.
Она спрашивает его, который час, он показывает ей циферблат своих часов. Она спешит задать ему еще множество вопросов. Максу не удается ей ответить. Его горло больше не способно произвести ни звука. Жестами он старается дать ей понять, что у него пропал голос, но Ким только смотрит на него большими округлившимися глазами.
Он отыскивает клочок бумаги, карандаш и пишет ей, что он страдает потерей голоса. При попытке составить фразу он испытывает сумасшедшую боль. Месть слов ужасна.
Они устроились с крепким кофе за столом, друг напротив друга. Ким прикончила целый батон и остатки паштета. Макс собрал листки бумаги, вдоль и поперек испещренные репликами.
Она начала с рассказа о своей Голгофе. О своем возвращении в клинику и помещении под строжайший надзор, о долгих допросах полицейских по поводу Аму и Пупаракиса. О своей комнате, обитой чем-то мягким и всегда запертой на засов, и еще о визитах психиатров, становившихся все более и более бесцеремонными. Ее разрывало от ярости, иона заставила их поверить, что переспала со всеми рабочими Пупаракиса, всем населением Сан-Франсуа-ле-Моля и даже с собаками, которые бродят по причалам. Они спрашивали ее о грязных подробностях, касающихся копуляций, а потом важно качали головами. Ей давали все больше и больше медикаментов. Она прятала таблетки под языком, чтобы выплюнуть их после ухода персонала.
Однажды утром за ней пришли, наголо обрили ей голову и отвели в кабинет электрошока. Когда ее принесли обратно, она сделала вид, что не проснулась. Ее хлопали по щекам, надевали кислородную маску, делали электроэнцефалограммы.
В течение двух дней и двух ночей она старалась не двигаться, не поднимать век, почти не дышать. Голод и жажда мучили ее, от боли в мышцах спины хотелось выть, но она все выдержала. Она едва не сорвалась лишь однажды, когда услышала совсем рядом голос матери. Пиу пришлось сделать над собой страшное усилие, чтобы не вцепиться ей в глотку.
На третий день ее положили на носилки и повезли в «скорой помощи» куда-то в другое место. Поскольку думали, что она без сознания, охрана была ослаблена. По дороге ей удалось выскользнуть из остановившейся машины. Приставленный к ней санитар вышел. Несколько прыжков, — и она исчезла в зарослях.
Самым тяжелым было бежать так долго без обуви. Она показывает Максу содранные подошвы ног, покрытые мозолями.
Сменив три машины, три старых фуры, водители которых делились с ней своими завтраками, она добралась до побережья.
Макс торопливо царапает строптивые слова и двигает листок через стол.
Они, вероятно, догадываются, что вы вернулись в этот квартал. Они обязательно обшарят всю округу.
— Я им никогда не говорила о вас. Вы думаете, они придут искать сюда?
Это не исключено. Я постараюсь найти вам надежное укрытие.
— Чего бы я сейчас хотела, так это принять ванну или душ. Я не мылась уже несколько дней.
Здесь есть только раковина.
— Это лучше, чем ничего.
Макс готовит чистые полотенца, мочалку и кусок мыла, совсем новый, который он вынимает из обертки.
Нет также и ширмы. Я немного пройдусь и оставлю вас на полчаса одну. Вам так будет удобнее.
— Вы можете остаться, это меня не стесняет.
Макс отодвигает стул от стола и усаживается, повернувшись спиной к раковине. Он слышит, как течет вода и как влажная мочалка ласкает кожу.
Чтобы скоротать время, он пробегает глазами заголовки «Атлантического курьера», не находя там ни малейшего намека на новое бегство Ким. Слова ускользают от его взгляда, растягиваются, словно аккордеон, или с ужасным грохотом сталкиваются друг с другом. Поезда слов сходят с рельсов, врезаются в линейки столбцов, корежат поля фотографий.
— У вас не найдется шампуня?
Он и вправду забыл про шампунь. Он поднимается, отыскивает в шкафу начатый пузырек, не глядя протягивает его ей и возвращается к своей газете.
Теперь слова сменили тактику. Они привстают на задние лапки и томно трутся друг о друга. Волосы слов женского рода струятся через поля. Между эректильными запятыми и обмороками кавычек образуются и распадаются нечеткие пары. Лежащие под фотографиями подписи сливаются в нечленораздельную оргию.
— У вас нет рубашки или чистой пижамы?