– Готово, – Тинни жестом подозвала Тьму и на всякий случай напомнила, как пользоваться бурлящей жидкостью: – выльешь на него все зелье. Да смотри, не промахнись.
– Еще чего! – недобро ухмыльнулся Тьма, поглядывая на вора.
– Эй, надеюсь, что мне ничего не будет после ваших купаний? – всполошился Брокки.
– Нет, – Тинни приготовилась читать завершающие слова, от которых зелье обретало свою силу. – Не бойся, оно действует только на структуру дерева.
– А может он нервничает из-за того, что у него вместо одной ноги – деревянный протез? – хохотнул Тьма.
– Не говори глупостей, нет у него никаких протезов!
«А ты откуда знаешь?» – вертелось на языке Иллидира, но вслух он ничего не сказал.
– Если я долго буду без сознания, то, – Тинни вздохнула, – идите по Кривой Дорожке, никуда не сворачивая. А меня на волокуши положите. И, да, – она поставила рядом с притихшим Брокки туесок, – я думаю, что противочарное зелье уже можно будет выпить завтра, после заката.
Ловкач шумно сглотнул, не в силах вымолвить ни слова. Вот это поворот: первый раз в жизни он встретил человека, готового рисковать своей жизнью ради такого непутевого парня, как он! Ну дела!.. Травница отошла к котлу. Одной рукой она мешала зелье, а другой творила пассы, подкрепляя их специальными словами. А затем Тинни накрыла волна тревожного беспамятства, бузинный прутик выпал из ее рук и травница осела на землю. Может ей показалось, но, кажется, кто-то заботливо поддержал ее за руки, чтобы она не ушиблась при падении…
Над головой сияло яркое бирюзовое небо. Кроны деревьев, едва тронутые зеленью, слегка покачивали ветвями, словно приветствуя хозяйку-весну, преображавшую земли королевства Оравии. Тинни вновь прикрыла глаза, наслаждаясь щебетом лесных птиц. Впрочем, ее наслаждение быстро прервали.
– Куда цырлы свои навострил?
– Хочу расчесать Оглоблю.
– Ты вчера расчесывал. Сегодня моя очередь!
– Снова боевой тыквой захотел получить?
– А тебе, значит, в хрюкало давно не давали?
Травница разлепила сухие губы, намереваясь призвать спорщиков к порядку, но вместо членораздельных слов, из ее уст вырвался хрип.
– Тинни, вот ты и очнулась! – к ней подбежал Брокки. Его внешность изменилась на прежнюю: ежик отросших волос был на месте. Так же прибавилось и кое-что новое – красно-зеленый синяк на скуле. – Слушай, он вообще какой-то извращенец! Всю дорогу на тебя пялится. Прям, глаз не сводит.
– Не верь ему! – с другой стороны возник Тьма с запекшейся кровавой корочкой на нижней губе. – Это он извращенец, все пытался тебя за выпуклые места полапать, пришлось наподдать ему!
– Я не нарочно! У меня рука соскользнула.
– Ага, очень правдоподобно.
– Спасибо, что не бросили, – прохрипела Тинни, привстав на локте. Она обнаружила, что лежит на волокушах, заботливо укрытая пледом и щегольской курткой Тьмы. Ее спутники разбили стоянку возле обочины дороги, и Тинни с радостью отметила, что они отмахали уже не одну версту.
– Я теперь сама в состоянии расчесаться, – с этими словами она отняла у Тьмы гребешок, встала и, немного пошатываясь, удалилась в кусты. Хоть травница и провалялась пару дней в беспамятстве, а все же на данный момент чувствовала себя прекрасно отдохнувшей, как после хорошего сна. Да и кошмары вроде бы не мучили.
«Какое счастье, что они не поубивали друг друга!» – с облегчением подумала Тинни, расчесывая свои колтуны и при этом применяя магию. Увы, Брокки и Тьма немного схалтурили: да, они расчесывали ее гриву, но при этом старательно обходили затылок, поленившись перевернуть травницу на бок.
Как и предполагала Тинни, Кривая Дорожка вывела путников прямиком к Пыльно-серому тракту, который, честно признаться, выглядел ничем не лучше Кривой Дорожки. Но как бы там ни было, они вышли куда надо и даже не заплутали (тот случай с древянником Тинни не принимала во внимание). По расчетам травницы, они должны были увидеть крыши сельских домиков примерно к обеду. Так что путники уже предвкушали скорый отдых в селе Кугли.
– Но вы не слишком-то мечтайте, – предупредила Тиннэри, – Кугли совсем маленькое село, в котором не разгуляешься.
– Да мне главное помыться, – буркнул Тьма, задумчиво прикасаясь к запекшейся корке на губе.