– Худой такой парнишка, кожа да кости, смуглый, смешливый да разговорчивый. Тибби звала его Вельтоном. Вот и все! Боги свидетели, что я больше ничего не знаю.
Спрятав гадкую ухмылку, Милибет вручила Лисичке честно заработанные «монеты» и подалась следом за Тинни, которая уже была в сенях.
– Сама паршивка и друзей себе выбирает под стать! – громко негодовала Тинни. Подруги шли по сельской дороге в сторону дома. Но несмотря ни на что, настроение травниц было приподнятым. А Милибет вообще возомнила себя великим дознавателем, не обращая внимание на участившиеся подколы Тинни насчет конкуренции жнецам эфира. По пути травница вкратце описала свои приключения, умолчав про встречу с Брокки, упрямо продолжая выдавать его за друга Тьмы и опустив свое позорное пребывание под личиной графини Фифы.
– И как же к тебе бумаги попали? – вопрошала озадаченная подруга.
– А их… Тьма раздобыл, а где именно не говорит, – нашлась Тиннэри.
– Ой! И не надо! Его лишний раз тронешь – на всю округу вонять будет! – хихикнула подружка. Тинни выдавила в ответ натянутую улыбку. Раньше она бы с радостью поддержала Милибет и даже выпустила бы пару-другую шпилек в адрес Иллидира, но теперь ей словно что-то мешало. То ли совместное путешествие их так сблизило, то ли общая беда – закрытие Травакадемии. Тинни устало вздохнула, подумав, что события, свалившиеся на ее непокорную голову, могли бы падать по одной штуке, а не все сразу.
Придя домой, Тинни первым делом рассказала нянюшке о том, что им удалось выведать и попросила составить словесный портрет «того мелкого паршивца, который запудрил мозг бестолковой сестре».
– Мальчонка, как мальчонка, – одной парой рук нянюшка нарезала овощи для салата, а другой чистила картошку. – Смугленький, а волос светлый. Бровки светленькие, глазки темненькие. Пригоженький, в общем.
– Ага! Такие самые опасные! – высказалась Эмили-Элизабета, попутно стащив с разделочной доски разрезанную напополам редиску.
– Хорошо, что у нас уже есть кое-какие зацепки, – Тинни старалась придать голосу бодрости, чтобы не расстраивать нянюшку, которая и без того терзалась и корила себя за то, что слишком избаловала младшую воспитанницу. Тинни хотела предложить нянюшке помощь с готовкой, но громкий стук в дверь сбил ее с мысли.
– Кто там? – она вскочила с лавки и побежала открывать.
– Ой, Тиннэри!.. Колосок, здравствуй! – защебетали три девчонки, стоящие на крыльце. Тинни знала их, Жабка и Ляда были старшими дочками рытомильского рыбака, а Степанка прибыла в Рытомилицы вместе с родителями во время второй волны эмиграции из печально известного села Кугли.
– Чего надо? – спросила Тинни, окинув цепким взглядом трех девиц, разодетых в лучшие платья. Она так же отметила их непотребно укороченные подолы юбок: до колена. – У нас вроде бы праздника никакого нет. Чего разоделись? Или вы для меня постарались? Ой, мне так приятно.
– Ну мы это… – промямлила Степанка, опустив глаза и заалев, как маков цвет.
Не менее красные Жабка и Ляда колупали носками сапожков дощатое крыльцо. Повисла гнетущая пауза.
– А… Брокки с Иллидиром дома? – наконец прошелестела Жабка.
– Что-о-о?! – взъярилась Тинни. Она не ожидала от себя подобной реакции. – Пошли вон отсюда. Сами – от горшка два вершка – а все туда же!
– Вот собака на сене! – буркнула пунцовая Степанка.
Такого оскорбления травница снести не могла. Она грозно двинула бровью, и через пять секунд на гостей свалился увесистый веник крапивы, принесенный нянюшкой пару минут назад. Девчонки, огласив округу истошным визгом, понеслись прочь. Да так резво, что дородная Степанка едва не выломала калитку. Калитка угрожающе треснула, покосилась, но выстояла.
– Что б я здесь вас больше не видела! – крикнула им вдогонку торжествующая Тиннэри. В ответ раздалась новая порция крика и визга: крапива метила в оголенные части тела, но, в основном, хлестала по ногам.
– Браво, Оглобля! – со стороны курятника раздался бархатный баритон.
Она резко повернулась и увидела Тьму. Он держал в руках глубокую миску, полную белоснежных яиц.
«Надо же! Гадкий Тьма помогает нянюшке! Где бы записать?» – с иронией подумала Тинни, а затем, подбоченилась и выдала: – Нечего хвост распускать перед курицами!