– Твои претензии не по адресу, – Иллидир подошел к крыльцу и, всучив Тинни свой «улов», отправился в сторону огорода, буркнув напоследок: – Иди, Ловкачу мозги колупай. Вот кто у нас первый парень на селе.
Тинни хотела сказать ответную колкость, но так ничего и не придумала.
«Почему эти маленькие гадючки про Тьму выспрашивают? – мысленно возмущалась она, возвращаясь на кухню. – Улыбку из него дрыном не выбьешь, мрачный, смуглый – под стать своей фамилии! Только волосы светлые как усмешка творца!» – Тинни подавила завистливый вздох, вспомнив о том, что всегда мечтала о таких же послушных волосах, как у гадкого Тьмы.
При входе на кухню, она едва не столкнулась с Брокки – вот у этого улыбка практически не сходила с лица. В одной руке вора находился тугой пучок петрушки, в другой пучок укропа. Вор вручил Тинни букетик петрушки, а второй перекочевал в маленькие ручки Милибет, болтающей с нянюшкой Бабарыш о заговорах, останавливающих кровь.
– Прекрасные букеты для прекрасных дев! – сообщил улыбчивый Брокки, стреляя глазами в травниц. – И, чуть не забыл, – он, словно из воздуха вытащил пучок зеленого лука: – букет для уважаемой нянюшки. Пойду, еще редиса принесу.
– Пусти козла в огород! – проворчала Тинни, отдавая Бабарыш пучок петрушки.
– А он, что, маг-самоучка? – Эмили-Элизабета, пошевелила пальцами и ее зеленый «букетик» сам прыгнул под огромный нож, которым орудовала нянюшка.
– Простой фокусник! – фыркнула Тинни, сердито покосившись на подругу. Магзапас Эмили-Элизабеты был равным ее магзапасу, но это еще не означало, что нужно было расплескивать магические силы так, как заблагорассудится. Могла бы просто отдать укроп из рук в руки! Преподаватели Травакадемии всегда наказывали выпендрежников, для которых главное покрасоваться перед другими. Однако Тинни смолчала, потому что не искала ссоры с лучшей подругой, которая, к тому же, так сильно помогла ей с «выбиванием» сведений, касающихся сбежавшей Тибби.
Во время позднего обеда Тинни и ее компания, наконец-то познакомились с молодыми родителями – конопатым Лелем и чернявенькой Урлой. Первый был в полнейшем восторге от нянюшки Бабарыш, от села Рытомилицы, от гостеприимного дома, и, конечно же, от своих новорожденных детей. Урла была скупа на эмоции и не включалась в общий разговор, постоянно прислушиваясь к любому шороху из соседней комнаты.
– Молодо-зелено. Да посиди ты спокойно и поешь, – увещевала ее проницательная Бабарыш. – Спят твои детки, а как проснутся – сразу услышишь. Помяни мое слово.
Все действительно было так, как предрекала нянюшка. У малышек оказались на удивление сильные легкие, так что в ту ночь никто толком не выспался.
Комната для гостей была занята молодыми родителями и их голосистым потомством, поэтому Милибет остановилась в комнате Тинни и Тибби, а вор с мрачным травником разместились на пропахшем сушеными травами и медовыми сотами чердаке.
– Это невозможно! – прошипел вор, с остервенением взбив подушку и бухнувшись в нее лицом. – Слышь, травник, нет ли у тебя какого заклинания хорошего?
– Ну ты дятел! – пробурчало из-под тюфяка, которым Тьма безрезультатно пытался огородиться от раздражающих звуков. – Детей заколдовывать?! Это ты не по адресу.
– Да я не про детей! Я про себя! – Брокки отнял помятое лицо от подушки и метнул в Тьму грозный взгляд. – И, да, сам ты дятел!
– Могу менгир-файерболом стукнуть или ЛОР-файерболом, – тут же откликнулся Иллидир. Вор был готов поклясться, что уловил в его интонации нотки радости.
Брокки поднялся и, скрестив ноги, удобнее устроился на своем тюфяке, вперив взгляд в соседа по комнате. Впрочем, в серой тьме угадывались одни лишь очертания. Дети заголосили еще громче. К их крикам прибавился еще один голос – мужской – напевающий колыбельную.
– На высоких нотах фальшивит! Ему бы распеться не помешало, – поморщился Брокки и, подойдя к Тьме, потормошил того за плечо. – Слушай, заколдуй меня этим… ЛОРом, – потребовал вор.
– Да с радостью! – Иллидир откопался из-под завала подушек и тюфяка. – Только сиди смирно, не то промахнусь, – предупредил он, зевнув в рукав рубахи, служившей ему чем-то вроде пижамы.
Вор поскреб голый живот (в отличие от Тьмы, он не признавал никаких пижам), а затем добрался до зудящего затылка.