– Ладно, ладно, – примирительным тоном изрек вор, взъерошив ежик отросших волос на голове. Этот жест означал, что Брокки причесался и готов к покорению новых вершин.
С момента позднего завтрака и до того, как четверка вышла во двор, прошел час. Каждый путник имел за спиной пухлую котомку, набитую провиантом для долгого похода и запасной одеждой. Нянюшка Бабарыш обнимала и гладила по голове Тинни всеми четырьмя руками. Она ежеминутно порывалась попенять воспитаннице, что та мало погостила и каждый раз одергивала себя, вспоминая, что воспитанница едет не куда-нибудь, а за несносной Тибби.
– Удачи тебе, моя дорогая. Да прибудут с вами боги! – нянюшка Бабарыш помахала им вслед.
Маленькая процессия вышла за ворота и… обомлела от количества односельчан, пришедших к дому Тинни.
– Раз вы в Кряковецев идете, то передайте деду Апанасу Гвоздике, что его родня жива-здорова и велит ему кланяться, – сказал староста, обращаясь к травницам, травнику и вору.
– Чего? – опешила Милибет.
После того как высказался староста, от толпы отделилась худенькая женщина в поношенном платье и выдала следующее:
– А моей тетке Урице передайте, что сестрица ейная восьмой раз бабкой стала. Еще спросите у нее, все ли здоровы и тоже кланяйтесь.
– Подождите, вы, наверное, не за тех нас принимаете, – сказал Тьма, стараясь сохранять подобие дружелюбия на лице, хотя это ему удавалось с трудом.
– Да погоди ты! – шикнула на него Тинни, запоздало осознав в чем дело.
– Многие люди в селах, деревнях и городах безграмотные, – быстро объяснила она. – Поэтому народ пользуется каждым удобным случаем, передать весточку с купцом, торговцем или просто заезжим путником. А «вестовой» потом выходит на специально отведенный для таких дел пятачок и вещает все, что ему велели передать.
– Интересно получается! – тот час же взвилась сверхподозрительная Эмили-Элизабета. – А кто им сообщил о том, куда мы идем, и, главное, когда?
Вместо ответа Тинни с мрачной миной потыкала в сторону жмущихся к краю толпы Афанаску и Лисичку. Первая высовывала язык, а последняя держала за руку женщину, такую же конопатую и с такой же подвижной мимикой.
– Мамочка, вы б за дочкой получше следили, – доверительно шепнула Милибет, выцепив из толпы Лисичкину мать. – А то она у вас и бусы подтаскивает и сурьму.
Мать сдвинула брови, а Лисичка сдавленно пискнула и припустила в сторону своего дома. Следом за ней увязалась Афанаска, мол, немного поупивалась триумфом над «поверженным врагом» и будет.
«Бегите, бегите, поганки! – подумала Тинни, глядя им вслед. – Хуже вы нам уже не сделаете!»
Получив с десяток коротких и длинных посланий, компания, вновь попрощавшись с нянюшкой Бабарыш, отправилась прочь из Рытомилиц. По пути им встретился поддатый дядька Берендей. Вчера он решил принять предложение старого друга-сорочинца посидеть вместе, былые деньки вспомнить. Вот и навспоминались до потери сознания.
«Может оно и к лучшему, – философски подумала Тинни, глядя на Берендея, бредущего на полусогнутых ногах. – Зато детский рев не слышал. Хотя он и так не услышал бы ничего».
– Тинни, скажи-ка солит ли твоя Бабарыш огурчики? Квасит ли капустку? – вопрошал мужик, облизывая сухие губы.
– И солит, и квасит, – ответила травница, поморщившись от запаха, источаемого Берендеем.
– Добро! – обрадовался мужик и прибавил скорости.
Большую часть времени, путники провели в относительном молчании. В относительном, потому что друг с другом они не перекинулись и парой слов, зато все встречающиеся по дороге селяне считали необходимым завести с ними обстоятельный разговор.
– Все! Не могу больше! Голова кругом идет от всех этих Апанасов, Уриц, Жмуриц, Авельдинов и прочей братии! – пожаловался Тьма, попутно держась за ноющую спину. Сволочной вор сильно огрел его кочергой во время ночных «разборок».
– Ты их еще и запомнил?! – не то восхитился, не то возмутился вор.
– Ничего удивительного в том, что человек с интеллектом умеет запоминать услышанное! – отрезал Тьма.