— Пойдем на кухню. — Тетя Мила потащила меня за руку. Я что-то бубнила, вяло сопротивляясь, но тетю было не остановить. Рассказывая мне о том, как в древние времена люди спасались от чумы курением ладана, она завела меня на кухню и показала украшенного овощами и зеленью целого жареного поросенка. Вот это да!
— Что, индийский рецепт? — спросила я, с удивлением глядя на блюдо, которое выглядело как настоящее произведение искусства.
— Не напоминай мне об индийской кухне! — воскликнула тетя, бледнея. — Я думала, что умру. Торговец сказал, что никто не уезжает из Индии, не попробовав эту штуку. Однако я думаю, что переводчик ошибся. Торговец сказал, что, кто попробует, тот больше не уезжает никуда.
— Ой, тетя, у индусов просто слишком острая кухня, твой желудок не перенес этого, — высказалась я, подсаживаясь к столу. — Я вообще-то свинины не ем.
— Это молочный поросенок, — нахмурившись, сказала тетя Мила, хватаясь за тарелку и нож. — Он еще теплый.
— Мне немного, — попросила я. Тетиного «немного» хватило бы и на троих.
Орудуя ножом и вилкой, я обдумывала стратегию дальнейших действий. На завтра я запланировала посещение «Защиты детского счастья», потом университета, а сегодня позвоню Валерию Игнатьевичу, узнаю про академика. Если что, можно даже к нему заехать потолковать. Может, академик знает, кто его подставил. Шанс, что он действительно вымогал деньги, ничтожен.
Воображая, что я ее действительно слушаю, тетя Мила рассказывала, как она готовила поросенка, чтобы отпраздновать свое возвращение из индийского ада.
— …фаршировала начинкой из гречки, шампиньонов и жареного лука, все это закладывала в брюшко, зашивала, потом смазывала поросенка майонезом, а чтобы пятачок и уши не обгорели, закрыла их фольгой…
— Все, — я отодвинула от себя тарелку, — если съем еще кусочек, то лопну.
— Тебе понравилось? — Тетя с надеждой заглянула мне в глаза. — Если что-нибудь не так, не щади меня.
— Да все так. — Я приобняла ее и, собрав посуду, отнесла в раковину. Тетя отрезала себе несколько кусочков и, пока я мыла посуду, дегустировала поросенка сама, внимательно прислушиваясь к своим ощущениям. — Когда я в первый раз пробовала, мне показалось, что мясо недосолено. Теперь пробую — вроде нормально.
— Тетя, ты мне что, не доверяешь? — спросила я.
— Доверяю, конечно, но ты — не независимый эксперт, — заметила тетя, — как близкий мне человек, ты можешь оказаться пристрастной.
— Я беспристрастна, как вот этот кафель, — ткнула я пальцем в стену.
— Верю. Не хочешь ли попробовать клубничную коладу? — тетя указала мне на графин, заполненный розовой жидкостью.
— Нет, мне еще, может быть, придется за руль садиться, — возразила я. Напиток напомнил мне яичницу Бурсова.
— Он без алкоголя! — воскликнула тетя Мила, и не успела я открыть рот, как она уже наполнила бокал. — Наверно, он уже нагрелся. Да нет, холодный. Просто йогурт, лед, мороженое и клубничный сироп. Надо еще украсить кусочками свежей клубники.
Она достала из холодильника чашку с клубникой.
— Неплохо! — попробовала я напиток.
— Вот видишь, — поддакнула тетя.
— Пойду к себе. — Забрав коладу и чашку с клубникой, я поспешила к себе в комнату, чтобы без свидетелей позвонить Валерию Игнатьевичу. Тете лучше не слышать наших разговоров.
Валерий Игнатьевич находился уже дома и ужинал в кругу семьи.
— Перезвоню через полчаса, — предложила я, однако Валерий Игнатьевич заявил, что потом у него футбол, и тогда уж он точно не сможет меня выслушать.
— Я про это дело, «академик-вымогатель», помните? — проговорила я.
— А, про это. Да полная ерунда, — буркнул Валерий Игнатьевич. — Следователь, что ведет похищение Бурсовой, получил за академика по шапке, но продолжает хорохориться и грозится, что дожмет старика. Академик в больнице. Его уже допрашивали. Он заявил, что требовал деньги, которые ему должна была Бурсова.
— А, ясно, я так и думала! — воскликнула я.
— Шестьдесят пять тысяч она заняла у старика месяцев пять назад, обещала отдать через три, но что-то тянула с возвратом, — продолжал Валерий Игнатьевич. — Академик не выдержал, позвонил, потом пришел и попал под раздачу.
— У академика случайно расписки не сохранилось? — поинтересовалась я.
— Нет, старик дал ей деньги под честное слово. Все-таки коллеги, в одном университете работают, поэтому подтверждения его слов нет, — вздохнул Валерий Игнатьевич. — Про долг он никому не говорил, даже жене.
— Как похитили Бурсову, тоже никто не знает? Верно же, что свидетелей нет? — предположила я и попала в точку.
— Да, угадала, — подтвердил Валерий Игнатьевич. — В этот день у нее было две пары в университете. Примерно в двенадцать она заехала в «Защиту детского счастья», приводила клиента, хотевшего усыновить ребенка. Визит носил ознакомительный характер, поэтому никаких данных о себе мужчина не оставил, лица его никто не запомнил. С этим неизвестным Бурсова вроде бы и уехала часа в два. Больше ее никто не видел.
— А может, машину этого клиента кто-нибудь запомнил? — спросила я с надеждой. — Детей допрашивали? Вахтера, охранника?
— Женя, думаешь наших оперов из детсада набирали? — с издевкой спросил Валерий Игнатьевич. — Не перебивай, пока я не закончу.
— Хорошо, — пообещала я. Из дальнейшего разговора стало известно, что клиент с Бурсовой приезжал на красной иномарке. Это показали охранник и несколько детей. Номера, естественно, не запомнили, точно описать модель не смогли. Изъятая из квартиры записная книжка Бурсовой до сих пор изучается. У женщины имелась тьма знакомых из разных сфер общества, начиная от слесарей ЖЭКа, кончая главой администрации города.
— Так, может, ее сантехники похитили? Она им не заплатила, и готово, — хихикнула я.
Валерий Игнатьевич только пробурчал что-то нечленораздельное.
— Ну хорошо, нашли ваши в книжке что-нибудь интересное? — спросила я уже серьезно.
— Люди работают, проверяют. Объем информации слишком большой, — уклончиво ответил Валерий Игнатьевич. — Проверили телефон Бурсовой. Перед похищением ей звонила студентка с факультета Лиза Курина, спрашивала насчет сдачи курсовой. Два раза звонил муж. Один раз, чтобы спросить, будет ли она обедать дома, второй — спрашивал, когда она вернется домой. Второй звонок был в час пятнадцать. Роза Бурсова ответила, что вернется к двум. Два раза ей звонил этот самый несчастный академик, Архангельский Александр Викторович, но она не ответила на его звонки. После двух Роза отключила телефон, или его отключили похитители.
На этом поток информации был исчерпан. Я поблагодарила Валерия Игнатьевича и отключилась. В голове вертелся только один вопрос: как разыскать того клиента, с которым видели Бурсову в последний раз?
Возможно, вычислив его, я найду Бурсову. Вдруг этот парень ее любовник и она сбежала с ним? В жизни такое случается, временное помешательство. Вспомнился Иса и как по нему сходила с ума Марина Царева. Если человек, с которым видели Бурсову, просто клиент, то он мог подвезти ее туда, где она в последующем пропала. В любом случае его надо найти. Следующие два с половиной часа я планировала завтрашнюю акцию, рассчитывала время, подбирала образ. Допустим, в университет можно заявиться как следователь. Подозрений это не вызовет. Но у президента благотворительной организации «Защита детского счастья» большие связи. Если последняя замешана в похищении Розы, то она просчитает меня моментом, вызовет милицию и меня повяжут с фальшивыми документами в кармане. Нужно искать другой подход. «Кого она не сможет вычислить? — спросила я себя. — Чей визит в „Защиту детского счастья“ будет желанным, с кем захотят общаться?» Ответ напрашивался. Надо перевоплотиться в богатую клиентку или того, кто сможет сделать рекламу организации за границей. В США, в газете «Русские в Америке», распространяемой в эмигрантской среде Брайтона, у меня был знакомый редактор. Договориться с ним, и можно представиться журналисткой.