Е л е н а. Все-таки уходим?
П е т р о в. Как только вернется разведка. Как себя чувствует лейтенант?
Е л е н а. Немного лучше. Уснул. (Выходит.)
На холодной половине вновь заиграли на губной гармошке. Петров обернулся, слушает, потом выходит в сени. При его появлении Виктор встает.
П е т р о в. Садись, Сорокин. Слушай, Сорокин, тебя как, сомнения не мучают?
В и к т о р. В каком смысле, товарищ командир?
П е т р о в. Вообще. Пытаешься мыслить?
В и к т о р. Пытаюсь, товарищ командир.
П е т р о в. Ну и какие выводы?
В и к т о р. Образования не хватает. Всего десять классов.
П е т р о в (вздохнул). Все-таки багаж…
В и к т о р. Вот войну закончим, Витька Сорокин в Москву поедет в университет поступать. Отстал, конечно, экзамены трудно будет сдавать. Но, я думаю, для тех, кто воевал, будут льготы.
П е т р о в. Тянет?
В и к т о р. Ого как! Здорово! Жить и все понимать! Ленин сказал: чтоб стать коммунистом, нужно изучить все науки, на основании которых была создана самая главная наука — коммунизм.
П е т р о в. Когда это он сказал?
В и к т о р. В двадцатом году. На Третьем съезде комсомола.
П е т р о в. Не читал… Слушай, Сорокин, как ты считаешь, есть в жизни и в природе вообще такое, что раз и навсегда? Есть?
В и к т о р. Нет, товарищ командир. Все идет, все меняется. Диалектика.
П е т р о в. Ну а практически — есть! В сутках двадцать четыре часа. Какая тут диалектика? Никаких сомнений!
В и к т о р. Есть сомнения, товарищ командир. И диалектика есть. Наукой доказано, что каждый год сутки укорачиваются на две сотых секунды. Вот мы тут с вами разговариваем, а ночь между тем идет, и сегодня она будет на какую-то долю секунды короче, чем вчера, а завтра — короче, чем сегодня. Вот вам и диалектика.
П е т р о в. Все-то ты знаешь, Сорокин…
Пауза. Ясно слышна мелодия, исполняемая на губной гармошке.
Ну-ка расскажи, как ты эсэсовцев этих поймал? Как это происходило?
В и к т о р. Я уже Николаю Ивановичу рассказывал.
П е т р о в. Теперь мне расскажи.
В и к т о р. Подкрался, и «хенде хох!».
П е т р о в. Не сопротивлялись?
В и к т о р. Не могли они сопротивляться. Они Витьку не видят. Витька их видит. Сразу бы всех на месте уложил.
П е т р о в. То-то вот и оно…
Входит Е л е н а.
Е л е н а. Мы готовы. (Проходит в горницу, собирает со стола лекарства.)
Петров проходит в горницу следом за ней.
Все, что осталось от моей аптеки. Пришлось на бинты запасной халат изорвать.
П е т р о в (смотрит в окно). Долго разведки нет, слишком долго… Не случилось ли беды? Может, мы напрасно ждем? Полчаса еще можно, не больше.
Е л е н а. Я пойду.
П е т р о в. Останьтесь. Все равно ждать. Поговорим.
Е л е н а. О чем?
П е т р о в. О чем хотите.
Е л е н а. Расскажите о себе. Я о вас почти ничего не знаю.
П е т р о в. Малоинтересный предмет. (Прислушивается.) Тихо… Улетел немец. Больше не гудит. Все-таки с ним веселей было. Гудит — значит, еще не нашли нас. Ищут. А теперь гадай: то ли у него бензин кончился, то ли его услуги больше не требуются? Да-а, тихо… Сорокин сегодня говорил, будто наукой установлено, что сутки сокращаются и ночи день ото дня становятся короче. Может, трепался?
Е л е н а. Нет. Это верно.
П е т р о в. А знаете, Лена, я ведь был женат.
Е л е н а. Когда это вы успели?
П е т р о в. Успел. Жена у меня была тихая, ласковая… Как не верить такой? Верил.
Е л е н а. Ну и что же?
П е т р о в. Бросил я ее.
Е л е н а. Почему?
П е т р о в. Неверная была.
Е л е н а. Не любила.
П е т р о в. А есть ли она в природе, любовь?
Е л е н а. Есть.
П е т р о в. Ой ли? Где ж она гнездится? В душе, что ли?
Е л е н а. В душе.
П е т р о в. А говорят, идеализм. И Маркс так считал.
Е л е н а. Вы нарочно стараетесь казаться примитивным? Я же вижу, что вы не такой.
П е т р о в. Ошибаетесь, Леночка. Такой.
Е л е н а. Маркс очень любил свою жену. Ее звали Женни. Женни Вестфален. Вы стихи Маркса читали?
П е т р о в (усмехнулся). Стихи… Скажу по секрету, я «Капитал» только до девяносто шестой страницы дочитал, до прибавочной стоимости. Все времени не хватало.
Е л е н а.