– Хочешь, скажу, что я однажды натворил? – опустившись на корточки, тихо сказал незнакомец. – Я перевернул ящик с яйцами.
Присев рядом с Самантой, он следил за ее реакцией, всем своим видом показывая: он верит, что девчонка на самом деле ужасно расстроена, а вовсе не выделывается перед взрослыми.
Саманта оторвалась от маминой юбки и с опаской одним глазком взглянула на незнакомого дядю.
Нэт, понимая, что дочь вряд ли станет отвечать, заговорила вместо нее слащавым голосом, каким принято разговаривать с расстроенными детьми:
– И как вам удалось перевернуть ящик с яйцами?
– Я работал на ранчо у друга пару лет назад, – сказал ковбой, глядя при этом на Саманту, как будто она была чревовещательницей. – Я еще не был достаточно взрослым, чтобы садиться за руль грузовика, поэтому ездил в кузове. Но в тот день так устал, что, запрыгивая наверх, не рассчитал силы и угодил прямиком в лоток яиц, стоявший у бортика. Можешь себе представить? Повсюду битые яйца, скорлупа и всякая клейкая дрянь. Фермер вышел, накричал на меня и ударил шляпой.
Саманта внимательно слушала, насмешливо приподняв брови-полумесяцы.
– А это больно, когда тебя бьют шляпой?
– Не особенно, просто гордость страдает.
– А что такое гордость?
– Ну, гордость… Это чувство, когда ты не хочешь, чтобы тебя унижали.
– А-а-а. – Саманта, кажется, задумалась. – А это проходит?
Молодой человек негромко хихикнул:
– Надеюсь, что нет. Гордость – полезная штука. Она помогает оставаться на высоте, даже когда ты попадаешь в неприятную ситуацию.
Официантка стояла с совком, полным перемешанного с сахаром битого стекла, и, похоже, готова была швырнуть все это просто в лицо Нэт.
– Гордость удерживает людей от глупых поступков, – вставила официантка.
– А как насчет доброты? – резко отреагировала Нэт.
Молодой человек продолжал беседовать с девочкой, не обращая внимания на женщин.
– Мне двадцать пять лет, – сообщил он Саманте. – Вероятно, я покажусь тебе старым, но я до сих пор совершаю иногда такое, что заставляет меня стыдиться. Это неприятное чувство, но оно всегда проходит.
Саманта кивнула и улыбнулась, а затем снова прижала головку к коленям матери.
Ковбой выпрямился. Его взгляд метался между Нэт и официанткой, пока наконец не остановился на последней.
– У всех случаются ошибки. Нельзя за это наказывать.
Нэт улыбнулась ему. Как хорошо, что галантный молодой человек занял ее сторону, защитил от невыносимой вздорной дамочки.
Официантка многозначительно взглянула на ковбоя.
– Весьма прискорбно, что никто, кроме Эсрома, не спешит нас спасать, – ядовито заметила она.
Нэт вспыхнула. Значит, они знакомы. Непонятно, почему ее это смутило… Быть может, она просто ощутила себя чужой?
– Корри! Тебе не нужны ни помощь, ни спасение.
Официантка, облокотившись на рукоятку метлы, пристально посмотрела парню в глаза. Взгляд ее был уже не колючим, а скорее грустным. Уголки рта портили глубокие морщинки. Сколько ей лет? Нэт сказала бы, что около тридцати. И почему ей кажется, что разбитая сахарница – не самая большая печаль, которую она принесла этой женщине? Тишина, наступившая в кафе, звоном отдавалась в ушах. Здесь, у подножия отдаленной горы, она чувствовала себя словно на краю света. Нэт с доверчивой поспешностью остановилась в маленьком городке, совершенно позабыв, что в таких вот затерянных в песках и пустошах местечках люди скорее выживают, чем живут. Здесь просто невозможно быть абсолютно счастливой. Теперь она начала догадываться, почему всякий раз, куда бы она ни ехала, Пол напоминает, что нужно быть осторожной. Муж привык к местам и людям вроде этого, а для нее такое было в новинку.
Корри, явно избегая смотреть Нэт в глаза, направилась на кухню.
– Увидимся позже, Эс, – бросила она на ходу.
– Ага, – ответил ковбой и отступил в сторону, чтобы пропустить бородача и двух длинноволосых женщин.
Те прошмыгнули мимо, не произнеся ни слова. И только колокольчики на двери возвестили об их уходе. Теперь в зале никого не осталось – только Нэт, ее девочки и ковбой. Единственный звук – жужжание электроприборов. Эсром направился на кухню. Сначала Нэт показалось, что он пошел за Корри, но молодой человек вернулся со шваброй и стал протирать пол в том месте, где был рассыпан сахар. На плитке осталось блестящее мокрое пятно.