Давно я не испытывал такого потрясения. Одно кафе на рю де Риволи чем-то приглянулось мне, я занял столик на улице и, машинально оглядев сидящих напротив, поймал взгляд молодой дамы, которая ошеломленно смотрела на меня, будто внезапно увидела старого знакомого. София Кассулас. Картины прошлого сразу возникли перед глазами, словно вырвавшийся из бутылки джинн. Шок был так силен, что в тот момент я почувствовал, как кровь отхлынула от лица.
Мадам Кассулас тут же поспешила на помощь.
— Мсье Драммонд, что случилось? Вы так плохо выглядите. Я могу помочь?
— Нет, нет. Просто выпить что-нибудь. Капельку коньяка, если можно.
Она заказала напиток и, присев рядом, с озабоченным видом расстегнула мне пиджак.
— Ах, мужчины, мужчины. Разве можно так одеваться летом, в самую жару.
При других обстоятельствах ее внимание было бы приятно, но теперь я ощущал лишь неловкость, отчетливо сознавая, какую картину мы представляем в глазах окружающих: беспомощный седоволосый старичок и заботливо ухаживающая за ним сердобольная внучка.
— Мадам, уверяю вас…
Она прижала палец к моим губам.
— Нет, нет. Пожалуйста, ни слова больше, пока не выпьете свой коньяк и не придете в себя. Ни словечка!
Я молча повиновался. Кроме всего прочего, такую перемену ролей можно считать справедливой. Во время нашей последней встречи полгода назад, когда мы оба стали невольными участниками ужасающей сцены, именно она проявила слабость, а я играл роль утешителя. Увидев меня сейчас, эта женщина наверняка не меньше меня была потрясена внезапно нахлынувшими мучительными воспоминаниями. Я невольно восхитился ее способностью переносить такие удары, сохраняя выдержку.
Наконец, подали коньяк. Даже в подобной ситуации, как говорится in extremis, я машинально поднес рюмку к глазам, чтобы проверить цвет напитка. Губы мадам Кассулас дрогнули в слабой улыбке.
— Милый мсье Драммонд, — шепнула она. — Наш несравненный знаток.
Что правда, то правда: я действительно неплохо разбираюсь в винах. И с этого, мрачно сказал я себе, окидывая мысленным взглядом прошлое, год назад в Париже, в один прекрасный солнечный день, очень похожий на сегодняшний, все и началось…
В тот день некий Макс де Марешаль обратился ко мне с просьбой принять его в одном из офисов моей компании «Бруле и Драммонд, виноторговцы» на рю де Берри. Имя было мне знакомо. Он издавал небольшой, изысканно оформленный журнал «Ла кав», предназначенный исключительно для просвещения ценителей вин. Некоммерческое издание, что-то вроде печатного органа «Сосьете де ла кав» — избранного круга знатоков-непрофессионалов. Поскольку в большинстве случаев я разделял мнение журнала, с удовольствием согласился встретиться с его главным редактором.
Однако, увидев его во плоти, обнаружил, что он вызывает во мне резкую неприязнь. Де Марешалю было за сорок: один из тех вульгарных вертлявых типов, что напоминают отставных конферансье. Мне кажется, я человек сдержанный, даже флегматичный. С людьми, которыми постоянно играют эмоции, словно струя воды из фонтанчика шариком от пинг-понга, я чувствую себя весьма неуютно.
Он заявил, что желает взять у меня интервью. Он готовит серию статей и с этой целью проводит опрос знатоков относительно лучших марочных вин, которые им приходилось пробовать. Возможно, таким образом удастся прийти к общему мнению и соответственно отразить его в статье. Если только…
— Если только, — прервал я его, — вы когда-нибудь услышите два одинаковых отзыва о том, какой сорт лучше. Дюжина экспертов выдаст вам дюжину разных оценок.
— Вначале и мне так казалось. Однако к настоящему времени многие отдали предпочтение двум сортам вин.
— Каким же?
— И то, и другое — бургундское. «Ришбур» урожая 1923 года и «Романи-Конти», 1934-го. Оба, несомненно, стоят в ряду наиболее благородных сортов.
— Несомненно.
— А что бы предпочли вы?
— Я отказываюсь делать какой-либо выбор, мсье де Марешаль. Когда речь заходит о подобных винах, сравнение будет не просто одиозным; оно невозможно.
— Следовательно, по вашему мнению не существует сорта, который можно выделить как не имеющий себе равных?
— Нет, такой сорт, вероятно, существует. Я сам никогда не пробовал, но есть описания, где его вкус превозносится сверх всякой меры. Разумеется, бургундское, из имения, которое никогда больше не производило ничего подобного. Небольшое имение. Догадываетесь, о каком сорте я говорю?
— Думаю, да. — В глазах де Марешаля вспыхнул лихорадочный блеск. — Несравненный «Нюи Сент-Оэн», 1929 год. Я не ошибся?