О л е г. Давай погляжу.
М а р и й к а. Еще опоздаешь, уже без десяти минут…
О л е г. А ты? (Он взял туфельку и держит ее в руках, словно она стеклянная, из сказки о Золушке.) Смехота… (Подобрав с земли камень, принялся прилаживать каблук.)
М а р и й к а (следя за ним). Починишь?
О л е г. А чего тут…
М а р и й к а. Все ты умеешь, смотрю…
О л е г. Чепуха…
М а р и й к а. А у нас дома одни женщины теперь. Пробки перегорят — и то к соседям бегу.
О л е г. Пробки — это раз плюнуть.
М а р и й к а. Не только пробки. Плохо, когда дома одни женщины.
О л е г. Порядок, готово.
М а р и й к а. Уже?
О л е г. До завтра продержится, а там я его просверлю и поставлю на шпонку — век будет стоять. (Встав на колени, он собирается надеть туфельку на ногу Марийке.)
М а р и й к а (подобрав ноги). Это еще зачем? Новости какие!
О л е г (поставил туфельку перед ней, сам встал с колен). Как хочешь.
М а р и й к а. Надевай, пожалуйста, подумаешь! Только побыстрей.
О л е г. Успеем. (Надевает ей туфельку. Вдруг — изумленно) Вот так нога у тебя! Смех один!
М а р и й к а (кокетливо). Что, правда, маленькая ножка?
О л е г. Тридцать четвертый, не больше!
М а р и й к а. Настоящий сапожник!
О л е г. А что? Не так разве?
М а р и й к а. Все так, все. Спасибо за каблук. Бежим!
Затемнение. И снова Марийка пишет письмо, забравшись с ногами на стул, одна в комнате. Входит Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. У нее завязано горло, и говорит она сипло, поминутно откашливаясь.
Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Тебя там спрашивают.
М а р и й к а. Кто?
Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Понятия не имею. Я оставила дверь на цепочке.
М а р и й к а. Зачем?
Входит О л е г.
О л е г. Здравствуйте.
Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Вот этот молодой человек… позвольте, я же оставила дверь на цепочке! Как вы оказались здесь?
О л е г (улыбаясь). Разве цепочку так приделывают? Просунул руку и открыл. Я потом переставлю как надо.
Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Кто бы мог подумать! (Ушла.)
М а р и й к а. Ты что?
О л е г. Да так.
М а р и й к а. В гости пришел?
О л е г. Да нет.
М а р и й к а. Тебе что-нибудь нужно?
О л е г. Наоборот. Может, вам чего надо?
М а р и й к а. Чего там надо?
О л е г. Мало ли что.
М а р и й к а. Не понимаю.
О л е г. Ну, проводку починить. Запаять что-нибудь в хозяйстве…
М а р и й к а (засмеялась). Ты ходишь по квартирам?
Олег повернулся и пошел.
Олег! Подумаешь — обиделся!
О л е г. Сама же говорила, что у вас дома одни женщины.
М а р и й к а. Так ведь я не жаловалась, когда говорила. А ты что подумал?
О л е г. Ничего.
М а р и й к а. И вообще… Давай с тобой договоримся, Олег: ты учишь меня работать на станке, за это — спасибо. Только в этом мы с тобой пока не равны. А в остальном я для тебя такая же, как все. И ты для меня такой же. Понимаешь? Ничего другого не нужно. Тем более что ничего другого не будет. Вот так. Договорились?
О л е г (не сразу). Тебе завтра клятву давать.
М а р и й к а. Какую еще клятву?
О л е г. Такой у нас порядок. Для всех новеньких, через месяц. На, почитай. (Отдает ей листок бумаги, уходит.)
М а р и й к а. Ну-ка, подожди!
Но Олег уже ушел. Марийка набрасывает на плечи пальто и убегает за ним, оставив листок на столе. Входит Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а; никого нет. Берет со стола листок, разворачивает его, читает с трудом, сиплым голосом.
Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. «В этот день, принимая высокое звание рабочего человека, я торжественно клянусь…»
В той же комнате.
Вечер.
Только что М а т ь и Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а вели какой-то серьезный разговор с Марийкой, а та, разозлись, выскочила из комнаты, хлопнув дверью.
М а т ь. Ну-ка, вернись сию же минуту!
Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Неужели на нее так подействовали эти полгода и завод?
М а т ь. Это потому что Варя приехала. (Кричит) Я кому сказала?!
Входит М а р и й к а.