Как-то само собой получилось, что творческие идеи местного живописца Василия проникли и в Листова, в каждую его клеточку, заполнили его до самых краев. Эдуард Олегович невольно стал считать эти идеи своими. Конечно, все это придумал он! Необычную манеру письма, чудесную технику разглаживания красок, так, что картины становились почти невесомыми. Василий делал это из экономии, ведь денег на краски жена ему не давала, Листов же мигом ухватил суть и теперь то же самое проделывал намеренно. Он даже не думал, что всего лишь стал копиистом, оригиналы лежат в объемной папке, с содержанием которой он то и дело сверялся.
И, черт возьми, у него получалось! Так же схватил он и редкую цветовую гамму, всевозможные оттенки красного. Словно из пламени на свет рождались настоящие шедевры! Эдуард Листов ликовал. Теперь можно возвращаться в Москву, предстать перед критиками, перед сомневающимися. Что, съели? Думали, кончился Листов? Ан нет! Все только начинается!
Возвращаться? Ну да, возвращаться! В столицу, туда, где куется слава, к людям, чье мнение решает все. Ведь не всю свою жизнь, вернее, то, что ему осталось, гениальный художник Эдуард Олегович Листов собирается просидеть в этой дыре? Тем более что погода давно испортилась, теперь это уже настоящая осень. А осень для провинции – далеко не лучшее время. Дороги развозит, великолепные образчики провинциальной природы превращаются в отжившие свой век декорации. Скука, серость. А зимой и вовсе ни на миг не проходящая, занудливая тоска.
– Аля, я скоро уезжаю.
– Что ж… Оно понятно: у нас не столица.
– Я не могу тебя взять с собой, ты должна это понимать.
– Понимаю, что ж. Домработница, значит, не требуется.
– Я не такой богатый человек, как ты думаешь.
– А у меня ведь в Москве сестра родная живет. Замуж вышла за москвича, да пришлось развестись. Не заладилось у них. Но жить есть где. Могу быть к вам поближе, коли вы захотите. Годок-другой у сестры поживу.
Быстрый взгляд из-под длинных ресниц. Проверяет его, значит.
Эдуард Олегович представил, как возвращается в столицу с провинциальной любовницей. Засмеют! У Листова отвратительный вкус! Нашел себе деревенскую девку! А что скажет жена?!
– Так что, гражданин художник? Нанимаете меня?
– Аля!
– Да пошутила я. Не пойду я ни к кому в домработницы и в Москву не поеду. Любила я тебя, Эдик. Хоть и простая я баба, не столичная штучка какая-нибудь, но ты, дорогой мой, не обессудь. Как могла, так и любила.
Он отвел глаза.
– Аля, я денег тебе оставлю.
– Что ж. За это спасибо. А Василий как же?
– А что Василий?
– Вы же для него все эти полтора месяца, будто солнце были. Согрелся он.
– Я ничего не могу для него сделать, пойми. Ты поговори с ним. Потом, когда я уеду. Он, если захочет, может приехать в Москву, показать свои рисунки. Я поговорю с кем надо.
– Да никуда он не поедет! Вы что ж, Василия не знаете? Али его Наталью? Уезжайте уже. Растревожили только и меня, и его, – сердито сказала Алевтина.
– Я оставлю на всякий случай свой московский адрес. Если что…
– Жена-то тебя не бросит, коли я письмецо напишу? – усмехнулась Алевтина ярким ртом, похожим на переспевшую вишню.
– У меня очень умная и понимающая жена.
– Образованная небось?
– Да. Образованная.
– Все у вас, образованных, не как у людей, – с досадой сказала она. – Ни любить не смеете всласть, ни ревности волю дать. Все прощаете друг друга, да вашим прощением, словно щами пустыми, досыта не наешься, оттого и взгляд голодный всю жизнь да тоскливый. Вот как у тебя, Эдик. Пожалела я тебя, но ты моей жалости не понял. Эх! Да не буду я вам жизнь портить, не беспокойтесь!
– Вот и умница, – пробормотал Листов.
Она молча стала собираться. Все было по взаимному согласию, он ей никаких обещаний не давал. Она умница, все понимает. Расставание будет безболезненным. И это хорошо. Ему еще предстоит борьба с критиками, которые далеко не сразу примут все то новое, что он везет в Москву.
…Картина почти закончена. После недели затяжных дождей вновь установилась хорошая погода. Должно быть, ненадолго, скоро ливни зарядят снова, и теплых, солнечных дней больше не жди.
Он пришел к Веронике попрощаться. К большому удивлению Эдуарда Олеговича, он ее застал в доме одну. Ни мамы, ни жениха не было.
– Андрей в смену, мама тоже на работе, – пояснила Вероника. – А у меня сегодня уже уроков нет. Может, в лес пойдем? Погода хорошая. Погуляем.
– Да. Можно пойти в лес. Я почти закончил картину. Вам нравится, Вероника?
– Немного странно. Не похоже на те портреты, которые я видела до сих пор. Но я не берусь судить…