…На окраине небольшого провинциального городка деревянные дома стояли тесно. Лепились друг к другу, как соты в улье, Листову оставалось только удивляться плотности застройки и тому, что пчел, иначе людей, вокруг не видно. И деловитого жужжания не слышно, напротив, царит сонная тишина, изредка лениво тявкнет собачонка, да вдруг заквохчут куры, крякнут гуси. И вновь – тишина. Из щелей в заборах местные жители с удивлением смотрят на высокого мужчину в черной шляпе, с белым шарфом на шее. Конец лета прохладен, а у него всегда было слабое горло. Чуть застудился – и ангина. Но не объяснять же всем подряд, почему в августе месяце он ходит по улице, обмотав шею пусть шелковым, но шарфом? Вернее, кашне, но это слово явно не из лексикона провинциалов.
Он здесь чужой. Он пьет по утрам кофе, который привез с собой из Москвы, и к его аромату все невольно принюхиваются, потому что аромат этот тоже чужой.
В местных магазинах пустые полки, не в дефиците разве что спички и соль, зато на огородах зреет завидный урожай. Земля здесь жирная, сочная, на редкость плодовитая. Ранним утром все тянутся на грядки, в поле, а часам к шести вечера уже никого не встретишь на улицах, кроме редких прохожих, спешащих с работы, потому что работа мало у кого осталась. А позже появляются люди, от которых резко пахнет спиртным. Они ковыляют за добавкой к местным самогонщикам. Водка тоже в дефиците, да и дорого. Маленький городок не живет, а дремлет.
К Эдуарду Листову все относятся настороженно. Откуда взялся? Что делает? Почему не работает? Если на службу не ходит, то хотя бы хозяйством занимался. Не положено так, совсем без дела. Если только алкаш, но мужик в шарфе и шляпе на алкаша не похож, уж больно интеллигентный. И за самогоном не бегает. Целыми днями гуляет в парке или просто сидит на лавочке, курит одну сигарету за другой и часами смотрит в хмурое небо. Потом поднимается, бредет обратно к старому дому, не оглядываясь, не вступая ни с кем в разговор…
– Извините, вы сюда как, на постоянное жительство приехали? Али погостить?
Он невольно вздрагивает. Надо же, какая смелая нашлась! Нарушила его покой, избавила от одиночества, которым он, кстати, не тяготится.
Листов увидел, что женщина кокетливо улыбается. Яркая, разбитная бабенка. Вот уж кто не задается вопросом о смысле жизни! Кажется, она – его соседка.
– Нет. Я… отдыхаю. Это дом моих знакомых. Вернее, знакомых моей… – он махнул рукой. К чему объяснять? Пустой, ни к чему не обязывающий разговор.
– Жены, да? Вы женаты?
– Да. Я женат, – надо оборвать разом ее намеки, пресечь это кокетство, дать понять, что меньше всего он сейчас нуждается в женщине и в ее любви. Устал.
– И дети есть?
– Есть. Сын.
– А у меня вот нет. Ни мужа, ни детей.
– Поздравляю. То есть я хотел сказать, что… – Ну, не даются ему сегодня длинные фразы! Утешать ее? К чему?
– Странный вы. А по профессии кто?
– Художник.
Зачем сказал? Эти женщины – странные создания. Ну, не хотят они любить простых, понятных мужчин. Если бы сказал, допустим, что инженер, она бы сейчас так не смотрела. А вот поэты, артисты, художники – это для женщин все равно, что боги. Глаза сразу вспыхнули, словно свечку зажгла и водрузила на алтарь. Готова!
– Ах, худо-о-ожник! Надо же, как интересно!
– Ничего интересного. Простите, я дома чайник с плиты снять забыл. Всего хорошего.
– Ах, чайник! Я, между прочим, ваша соседка. Алевтиной меня звать.
– Очень приятно.
– А вас? Вас как звать? – кричит она ему вслед, а он уже повернулся к словоохотливой Алевтине спиной, пусть это и невежливо. – Эй! Постойте же! Может, вам бельишко постирать?
Он нехотя задержался, сказал сквозь зубы:
– Эдуард Олегович. Так меня зовут. Стирать ничего не надо, готовить тоже. Я здесь ненадолго, и в еде неприхотлив. Всего вам хорошего.
– Так я все равно зайду к вам как-нибудь, Эдуард Олегович! – не унялась Алевтина и с намеком добавила: – По-соседски. У нас тут так принято.
Он с досадой поморщился. Да, это провинция. Маленький городок, все друг друга знают. Маша сказала на ушко Даше, Даша Саше, и понеслось. На следующий день к вечеру уже полгорода знает, что в домике на южной окраине отдыхает художник из самой столицы Эдуард Олегович. Разговорчивая Алевтина всем сообщила, что она вхожа в дом к знаменитости. На самом деле никакая он не знаменитость, просто жалкий неудачник, но в устах сплетницы получается, что чуть ли не главный художник в стране. Теперь, когда он идет по городу, его преследуют не только внимательные взгляды – почтительный шепот. Художник! Из столицы! Знаменитость! Им все равно, что он неудачник и ничего существенного так и не добился в свои пятьдесят, только смертельно устал. Он – художник! Нет, не так. Для этих провинциалов он Художник. С большой буквы.