Мы говорим порой о том или ином писателе: он хорошо слышит народную речь. О Белове так сказать нельзя: народный, исконно русский язык — его стихия, естество. Его рассказы завораживают пленительной, медвяной чистотой, пахучей вязью истинно народной речи. Они наполнены любовью к родной природе, к русской сельщине, к отчей деревне. Остро чувствует Белов запахи северного леса, скупые краски северорусского пейзажа, особый говор северорусских деревень. О деревенском труде он пишет настолько осязаемо, что кажется: человек, ни разу в жизни не державший вил, сможет, прочитав картину сенокоса в повести «Деревня Бердяйка», метать стога. Мало кто умеет в современной нашей литературе с такой естественностью и проникновенностью передать изначальное — поэзию труда земледельца, красоту творений рук человеческих. Труд в его рассказах и в самом деле предстает как творчество, как колдовство, как таинство, — именно с таким ощущением читаешь страницы повести «Деревня Бердяйка», где деревенские плотники ставят дом.
Белов знает деревенскую жизнь не понаслышке — он плоть от плоти ее. Вот почему люди, населяющие его рассказы, — это живые люди, подлинно народные характеры. Это его соплеменники, и Василий Белов считает своим сыновним долгом быть их «ходоком» в литературе, рассказать всю правду о них. Он вводит нас в поэтический, хотя и очень непростой, трудный мир современной крестьянской жизни.
Поэзия и доброта рассказов Василия Белова — это поэзия и доброта истинно народных характеров, которые он умеет воплотить во всем их красочном колорите.
На прозе Белова явственно лежит печать духовных залогов народной жизни. Вот почему повести и рассказы Белова, на мой взгляд, принципиальное явление в нашей прозе. Не иссякает, не может прерваться животворная традиция русской словесности, связанная с именами Некрасова и Глеба Успенского, Бунина и Пришвина, Твардовского и Залыгина, Тендрякова и Яшина, Абрамова и Дороша. В последние годы в литературу нашу пришли писатели, достойно продолжающие эту традицию гражданской народности. Писатели, которые спорят не только с равнодушием к миру народной жизни, но и со спекулятивно показным отношением к ней. Ибо не в эстетском любовании экзотикой русской деревни — истинная народность литературы.
Все это — псевдонародность. За ней нет ни глубокого знания современной народной жизни, ни внутренней заинтересованности ее судьбой.
Подлинное народолюбие извека было сопряжено в русской литературе с гражданским отношением к жизни народа, с готовностью на борьбу за счастье его. Преданность писателя родной земле, его сыновняя любовь к ней вмещает боль, тревогу, жажду битвы, стремление видеть родину счастливой.
Так с новой остротой решается сегодня проблема народности — коренная проблема нашей литературы. И когда пойдет на уроке литературы речь об этой проблеме, неправильно игнорировать те дискуссии, которые сегодня вокруг этой проблемы идут, как неправильно, с другой стороны, представлять эти разноречия лишь сегодня возникающими, исключать их из глубинных процессов развития отечественной литературы.
В современной нашей прозе и поэзии, как это ни странно на первый взгляд, ощутимы подспудно отзвуки споров, которые шли еще столетие назад.
Изменились коренные условия нашей жизни, качественно изменилась вся атмосфера в литературе, и, конечно же, не назовешь славянофилами современных певцов родников и сарафанов; однако многие из предостережений Белинского и Чернышевского в адрес «мистических народолюбцев» остаются в силе и по сей день.
И сегодня еще порой дает себя знать крайне узкое, асоциальное понимание народности, низводящее ее до воспевания березок, родников и прочих чисто внешних атрибутов сентиментального народолюбия. За этим стоит порой наивное противопоставление деревни городу, трудовых начал интеллигентности.
Бывает и так, что эта ограниченно понимаемая народность претендует даже на исключительное положение, на своего рода монополию говорить от имени России, от имени народа, подвергая дискриминации все то, что с точки зрения этой самозванной монополии — не народ.
Надо ли опровергать подобное понимание народности, начисто игнорирующее коренные социальные изменения в нашей стране, в результате которых само понятие «народ» качественно изменилось, наполнилось новым содержанием и никак не сводится к крестьянству, да и крестьянство-то наше стало иным.