Есть в книге Е. Лазарева очерк, который называется «История села Максимкина». Автор провел кропотливую работу историка-исследователя, и его архивные изыскания дали неожиданные, неопровержимые результаты, объясняющие, пишет он, горькую крестьянскую поговорку: «Нужда вперед нас родилась», развеивавшие на протяжении долгих десятилетий «золотую мечту о безбедной жизни, о веселой избе с голубыми наличниками, о сапогах с медными подковами и праздничных хороводах в троицын день».
Писатель приводит отчеты двух ревизий села Старое Максимкино Самарской губернии, расположенного на богатейших тучных землях Поволжья, — за 1858 и 1891 годы. Но этой последней, удобной земли приходилось в селе всего по три с половиной десятины на душу, причем из 1142 обитателей села «душами» считалось только 299 человек. Так что если перевести всю землю с надельных душ на количество едоков, то на каждого придется куда меньше десятины.
Ревизия насчитывала в Старом Максимкине 266 лошадей и 146 коров, — по 0,8 коровы и полторы лошади на каждый двор.
Напомнить об этих цифрах вовсе не бесполезно, потому что кое-кто подзабыл знаменитый очерк Глеба Успенского «Четверть лошади». «Ревизия стыдливо умалчивает о том, — замечает писатель, — что львиная доля всей скотины приходилась на кулацкие подворья, большинство же крестьянских дворов были безлошадными и не имели коров»; «...бороздил мужик свои десятины деревянной сохой, да жал самодельным серпом, молотил деревянным цепом. Как же тут было выбиться из нужды, мало-мальски сколотить достаток! Старики вспоминают, что все крестьянские домишки топились по-черному, в редком имелось окно со стеклом. Ходил мужик в лаптях и домотканых портках».
Герои книги Е. Лазарева, как и герои других книг, не мыслят деревню вне коллективизации.
Как радуешься вместе с автором очерков «Душа земли» или «История села Максимкина» нарисованной им картине, когда двадцать с лишним комбайнов выходят на уборку: «С мощным натужным ревом они буквально на глазах пожирали поле. Чуть не по воздуху летающие грузовики едва поспевали к переполненным бункерам, золотые блестки половы и соломенной кострики носились в солнечном воздухе. Какой-то пир техники, мастерства и азарта чудился в этом последнем аккорде жатвы».
Писатель осваивает эстетику новой деревни, индустриализации сельскохозяйственного труда, он убежден, что техника, облегчающая тяжкий вековечный труд земледельца, не убивает, не может убить поэзию сельщины, мира русской деревни. Он верит и знает, что «священное отношение к хлебу, завещанное дедами, не угасло в новой генерации крестьянства. Оно стало чем-то вроде эмоциональной окраски сельской экономики, одним из моментов, одухотворяющих труд земледельца».
Евгений Лазарев пытается — пусть робко, эскизно пока, чаще в жанре зарисовки, портрета, чем рассказа или повести — нарисовать характеры, выражающие эту «новую генерацию крестьянства», характеры современных молодых хлеборобов и механизаторов, с восьмилетним, а то и десятилетним образованием, унаследовавших подлинно народное отношение к труду и обогативших свой труд новым социальным качеством — гражданственностью.
«Схватить» эти новые характеры нелегко. Легче, конечно, живописать характеры давно и прочно сформировавшиеся. Скажем, старика Андрея Егорыча, не желающего переезжать из деревни Заречной на центральную колхозную усадьбу в Сазоновку (очерк Е. Лазарева «Крестьянское гнездо»). Или возьмем книгу «Росные травы» Леонида Воробьева — опять же старика-пенсионера Щепова, весело и шумно, но с завидной точностью комментирующего новую современную деревенскую жизнь (повесть «В гости к Щепову»). В этом случае и Андрей Егорыч у Е. Лазарева и особенно Щепов у Л. Воробьева персонажи живые, в реальной плоти психологии и чувствований, со своим «нравом» и своим языком.
Куда труднее, оказывается, нарисовать «живым» со всеми «особинками» речи и характера, скажем, молодого механизатора Михаила Катунина («Крестьянский корень» Е. Лазарева) или молодых сегодняшних ребят, живущих и работающих в костромской деревушке с чудесным названием Марс (рассказ «Соколиха с Марса» Л. Воробьева). Любопытно, что оба писателя, не оговариваясь, не зная, по всей вероятности, об опыте друг друга, нашли схожее литературное решение, подсказанное, кстати сказать, рассказом «Колоколена» Василия Белова: они рассказывают о молодых героях своих произведений устами их матерей Татьяны Макаровны в очерке «Крестьянский корень», Соколихи в рассказе «Соколиха с Марса». Если Е. Лазарев был ограничен здесь жанром документального очерка, а потому несколько скован, недостаточно свободен, то Л. Воробьев написал отличный, на мой взгляд, блистательный рассказ «Соколиха с Марса». Но хотя колоритнейшую речь свою Соколиха с Марса ведет только и исключительно о своих детях, четырех сыновьях, и из этого пронизанного юмором рассказа возникает убедительнейшая картина и в самом деле качественно новой крестьянской жизни, — реальный, обрисованный художнически характер тут один. Это характер самой Соколихи, близкий внутренне характеру Василисы Милентьевны из рассказа Федора Абрамова «Деревянные кони».