В дневниках А. Яшина, по свидетельству вдовы поэта 3. К. Яшиной, сохранилась запись, относящаяся к той поре, чуть ли не дословно повторяющая эту его мысль, со свойственной ему прямотой высказанную В. Солоухину, которого он уважал и любил. В его архиве и до сих пор хранятся номера «Литературной газеты» со статьей В. Солоухина и ответом Б. Можаева и А. Борщаговского, испещренными его, яшинскими пометками. Пометки эти интересны и знаменательны.
Вспомним, когда завязалась эта дискуссия: декабрь 1964 года, канун мартовского Пленума ЦК КПСС 1965 года, когда экономическое положение деревни во многих областях страны было крайне трудным. Для А. Яшина с его социальным отношением к жизни была неприемлема в принципе чисто эстетическая позиция В. Солоухина, без меры озабоченного в ту переломную для деревни пору игрищами, хороводами, кружевами, причетами. В этом были близки А. Яшину и Б. Можаев, и А. Борщаговский, самым решительным образом оспорившие те представления о духовной жизни села, которые предлагал В. Солоухин.
«Видите, как все просто... Если вы научились понимать красоту или собирать старинную крестьянскую утварь, вы, стало быть, духовной жизнью обеспечены. А как же быть тогда с такими категориями, как нравственность, любовь, понятия о добре, о долге? — задавал вопрос Б. Можаев. — Я, разумеется, не против уникальных кружев или красивой национальной одежды. Но писать о духовной жизни народа, о его нравственном облике следует, не глядя на мир сквозь уникальные кружева, не умиляясь при виде патефона или громкоговорителя, а трезво взвешивая реальную действительность» (здесь и далее подчеркнуто А. Яшиным. — Ф. К.).
«Справедливо протестуя против тех, — пишет А. Борщаговский, — кто ставит «...знак равенства между техническим прогрессом и народной культурой», В. Солоухин несколькими абзацами ниже совершает не меньший грех, сводя духовную жизнь к понятию красоты, тем самым неосмотрительно и несерьезно обуживая область духовной жизни, духовного развития народа. Ему люб деревенский мир как некий обособленный, наивный, нетронутый, патриархальный мир остановившейся духовной жизни, а не трудная и прекрасная жизнь, развивающаяся в шаг со всей страной. А деревня ждет и жаждет другого: решения многих сложных хозяйственных проблем, вожделенного и ощутимого роста благосостояния, строительства дорог (а там, где вместо дорог — непролазная грязь, благословен будь жених, приехавший за невестой на самосвале, и не стоит, не следует смеяться над славным, находчивым пареньком), ждет магазинов, поражающих обилием продуктов, избытком умных книг, удобной, дешевой и вполне современной одеждой, ждет отличных фильмов... Непростительно игнорировать действительную жизнь народа!»
Я намеренно цитирую эту давнюю, казалось бы, дискуссию — она ярко и точно освещает весь последующий спор о судьбе сельщины, позиции Яшина в этом споре.
Подлинно высокое, благородное понимание темы Родины, России, отмеченное предельно душевной деликатностью и одновременно гражданственностью и социальностью, пронизывает все творчество Яшина — поэта и прозаика. Убежденнейший интернационалист и гуманист, он представляет себе любовь к Родине только как активное, действенное, горячее и участливое к людям чувство: «Спеши на выручку, других зови, — пусть не найдется душ глухих и жестких! Без этого к чему слова любви о родине, о речках, о березках?!..»
«Босиком по земле» — называлась одна из книг поэта. Его любовь и близость к родной русской северной природе диктовалась судьбой: «Я тутошний, из Блуднова, и это моя судьба» (стихотворение «Земной поклон»). Это было не холодное, чисто эстетическое, но опять-таки глубоко нравственное, одухотворенное человеческое чувство.
Как бесценный завет хранил А. Яшин шутливые слова Михаила Михайловича Пришвина, который во время одной из совместных прогулок с ним «подошел к толстой березе с поперечными черточками на коре, словно строчками стихов, разбитыми лесенкой, осмотрел ствол с одной, с другой стороны и сказал: